Олег Делёв - Ценою в жизнь!

Торжественный проход занял всего 5—10 минут, но зато простояли часа три, прождали этого долгожданного момента. Сразу же за трибунами колонны школ, заводов и других учреждений рассыпались в разные стороны, волоча за собой плакаты, и быстрее возвращались к машинам, автобусам, чтобы сдать инвентарь (так уже это все называлось после парада), идти и продолжать праздновать.

Наутро у меня заложило горло, поднялась большая температура. Ангина. Вот тебе и попраздновали. Поглотав антибиотики, все вроде прошло через пару дней или неделю. Ни температуры, ни горло не болело. Я собрался в школу. А вот еще через пару дней невероятная боль и ломота накрыла мою ногу, голова тоже трещала от боли. Посмотрев на левую ногу, мы (я и родители) не узнали ее. До этого тонкая лодыжка и щиколотка стали размером, что нельзя было обхватить ее и нельзя было наступать. Приехали. Тут я вспомнил, что ушиб ногу на параде, я сказал об этом родителям. Мы вызвали скорую, врачи приехали и дали обезболивающих и что-то еще и отвезли в больницу, где дежурил врач-хирург, знакомый отца. Он посмотрел ногу и сказал, надо ложиться в стационар. Меня положили с ногой в нашу местную больницу, в общую палату номер 1, вместе с язвенниками, сердечниками, с травмами и с прочими недугами людьми. Мне дали костыли и показали, как скакать на них.

Не знал я тогда, что скакать мне придется три года!

В больнице сделали рентген и не нашли ничего – ни перелома, ни трещины. Отлично, значит, скоро домой, как мы думали. Для предохранения мне наложили на ногу гипсовый лангет. От боли стали давать анальгин и начали колоть уколы с пенициллином в ягодицу, превращая ее (попу) в решето. Первая неделя была удачной. Опухоль почти спала. Боли прошли, не было температуры. Еще через неделю врач снял лангет и сказал, что через недельку все будет хорошо и меня выпишут. В больницу приходили друзья и одноклассники, навещали, приносили что-нибудь – кто фрукты, кто конфет, кто лимонада. Мы сидели в укромном месте в больнице и разговаривали о чем попало. В палате мы хоть и были все больные, но вечером, после ужина, мужики травили интересные байки из своей жизни, так как телевизора не было, а спать-то было совсем рано.

Прошла третья неделя, и как-то странно все протекало – мне кололи уже по 6 уколов пенициллина, но ноге не становилось лучше. А в один день опять пошла опухоль и начались боли. Врачи крутили головой и ничего не понимали. Накладывали мазь Вишневского, делали электрофорез, и ничего не помогало. Самое странное – опять никаких изменений на рентгене. Врачи позвали родителей и сказали, что продолжать дальше лечение нет смысла и надо ампутировать ногу, пока не поздно. Это был шок для нас. Отец напился, и я его понимаю сейчас. Тогда он пришел к тому своему доктору-товарищу и сказал, что отрежет ему голову, если с моей ногой что случится. Потом он ходил по всем нашим врачам и спрашивал, как же можно помочь. Даже приносили святую воду из храма. Но время шло и не было никакой надежды.

Но верить надо всегда, и только в хорошее…

Не знаю, как и откуда, кто подсказал, но была последняя надежда на нового детского врача-педиатра. Она только что устроилась к нам в поликлинику после окончания медицинского института в городе Куйбышеве тогда. Мне было уже 13, и на детский возраст совсем не походил. Мы пришли в давно знакомое здание педиатрической приемной (не один и не десять раз я побывал тут) и, заняв очередь, сидели и ждали приема. Я был на костылях и даже стыдился, что такой большой уже, а все больной.

– Следующий, – позвала сестра в приемной, и это была наша очередь.

Я прошел в приемную, поздоровался и сел на стул. Родители стояли, мама впереди, а отец чуть позади за ней. Мама плакала, отец нервничал и одергивал ее. Но женщина-врач молодец, не выгнала нас, а прониклась к нашей беде. Выслушав, что произошло, и прочитав мою карточку, она сказала, что нам немедленно надо ехать в Куйбышев (Самара сейчас), в институт травматологии или костной хирургии к профессору Краснову. Она дала адрес и написала направление, что было равносильно путевке в жизнь. Мои родители не знали, как ее отблагодарить. Даже на моем болезненном лице появились какие-то положительные эмоции. Попрощавшись, мы пошли домой, окрыленные надеждой.

Весь остаток дня мы готовились к поездке. Отец надел костюм. Мама тоже что-то самое свое лучшее, ну и я что-то надел свежее. Наутро первой электричкой, в 5 часов утра, мы уехали в областной центр. От вокзала в Куйбышеве взяли такси (тут с отцом никто не спорил) и только молча сидели и смотрели по сторонам на проносившиеся мимо большие проспекты, высоченные дома. На небе занимался восход красными всполохами. Такси остановило нас у огромнейшего комплекса института и клиники. Но как только он уехал, нам, оказалось, еще надо было пройти приличное расстояние, так как он привез не в тот корпус. Но ничего. Мы потихоньку шли, боялись поскользнуться, было скользко в тот декабрьский день. И вот нужный белоснежный корпус, освещенный восходящим солнцем, взмывший свои 15—20 этажей ввысь. Спросив, куда идти, мы поднимались на нужный этаж. Уже на первом этаже мы поняли, это не периферийная поликлиника с десятком больных, а тут были буквально тысячи. Хоть и было утро, но уже работа кипела, как в улье. Сестры, доктора в белых халатах, санитарки, хозрабочие и огромное количество людей, прямо как на вокзале.