Анатолий Баюканский - Застолья со звездами

И впрямь все знали: Сергей Островой приходит на ужин не в семь часов, как все, а ровно в шесть, чтобы ни случилось. Жаль, мне никак не удается соблюдать такой режим.

Обычно Сергей Григорьевич жил в Малеевке почти всю зиму. Иногда к нему приезжала на автомашине жена — высокая, неприступно строгая, садилась в угол и… вязала, не глядя на телевизор, просто слушала. На следующий день садилась за руль, несмотря на погоду, укатывала в Москву. Возможно, я ошибаюсь, но в такие мгновения Островой испытывал радость, звал меня, и мы делали «круг почета» трусцой, пробегая свои «законные» 600 метров.

Конечно, случайные встречи, отдельные эпизоды не имели бы права на мемуары, но… главное было не в эпизодах. Сергей Григорьевич — старый литературный волк, крупный поэт-песенник, изливал душу, его пугало будущее, не лично свое, а русской литературы. Как-то раз он пророчески изрек:

— Поверь мне, Толя, скоро наступит время разлада, смутное время. И сегодняшняя тихая, застойная жизнь покажется сказкой. Даже Союз расколется, литфонд обеднеет.

— А дома творчества?

— Полностью утратят свое значение. И наши с тобой фронтовые льготы пойдут коту под хвост.

Я, конечно, не поверил, мало ли что может «изречь» старик, но… все вскоре сбылось. И раскол союза писателей, и все остальное…

Дарданеллы

По милости Литфонда группа писателей, в числе которых оказался и ваш покорный слуга, получила путёвки на круиз по Чёрному морю. И уже наутро следующего дня я увидел на палубе Ленинградского поэта Михаила Дудина. Мы, единственные из всей группы делали зарядку, — так и познакомились.

К обоюдной радости оказалось, что мы не просто земляки, но и участники боёв за Ленинград, а Михаил Дудин сражался на легендарном полуострове Рыбачий, который за всю войну не был взят немцами. Я предложил отметить эту встречу, благо бутылка «Посольской» была всегда при мне. Нам было о чём вспомнить, кого помянуть. Но тут к Михаилу Александровичу подошёл радист и протянул бланк радиограммы и попросил уточнить, что такое «куяльник». Вот вы просили передать в Ленинград радиограмму: «Проплываем Дарданеллы, водки нет, пьём куяльник, шлём привет». Что такое «куяльник»?

Поэт улыбнулся и, приблизившись к уху радиста чего-то пояснил. Тот смущённо заморгал. Так под рюмку водки и родилось четверостишие, которое потешило не только писателей, но и многих любителей поэзии Петербурга и не только. Оказалось, что смущённый радист в слове «куяльник» то ли ошибся, то ли нарочно заменил первую букву «к» на букву «х», а возможно, это был очередной поэтический экспромт хохмача Дудина.

Позже выяснилось, что его перу принадлежат и такие «шедевры», как «Я проснулся в 5 часов, где резинка от трусов?…», «Вера Инбер, что за щёчки, что за лоб! Всё глядел бы, всё глядел бы…»

Наш круиз едва ли не каждый вечер скрашивали стихи и пародии на них единственного Героя социалистического труда среди поэтов страны М. Дудина. На прощание он подарил мне свой стихотворный сборник с автографом. Спустя три года, мы снова встретились в Доме творчества писателей в Пицунде. Я вошёл в лифт и увидел в нём только что приехавшего на отдых М. Дудина. Мы крепко обнялись, и я, с жаром, произнёс: «Проплывали Дарданеллы…» «Водка есть!» — весело продолжил Дудин, и мы пошли в его номер, радуясь нашей встрече, голубому небу, бескрайнему морю. Жизнь продолжалась… и была прекрасна.

Россия, остров Кижи

Остров Кижи — сокровищница северной России. Люди приезжают сюда для того, чтобы совершить краткосрочную экскурсию, вроде как пробежать «галопом по Европам», осмотреть древние церкви, построенные без единого гвоздя, полюбоваться северным морем, вдохнуть благотворного воздуха, которого, пожалуй, нигде, кроме Севера, не вздохнешь. Но, как говорят, ближе к делу, ближе к телу.

Шёл 1974 год, и 20 молодых, как было написано в документах, самых талантливых драматургов Советского Союза, прибыли на остров Кижи, чтобы в стороне от шумной цивилизации подумать над тем, как снабдить наши театры новыми современными пьесами, попытаться ликвидировать белые пятна драматургии.

И вот мы в Кижах, в стороне от туристических маршрутов, на пустынном берегу Онежского озера, наедине с тучами комаров, с криками беломорских чаек, с рыбным раем. Здесь было такое обилие рыбы, что она выплёскивалась по утрам на берег, сверкая серебристыми спинами, как будто просила рыбаков: «Киньте нам свои крючки, мы с удовольствием пожертвуем собой, дабы воспеть вкус северной рыбы».