Сергей Колбасьев - Факультет кругосветного путешествия

— Мишка, не упирайся, — сказал Волков. — Мы, кажется, попали в Финляндию. Видишь — культурные европейцы. -

Говоривший по-русски солдат подтвердил — это Финляндия, целых полтора километра вглубь от границы. Он поведет их к капитану.

— Ваня, — сказал Рубец и остановился. — Допрыгались по болоту. Говорил я тебе ехать в Токсово. Ведь завтра надо в Вуз… Эх! — и с сердцем бросил завтрак в кусты. Финн достал его, внимательно осмотрел и спрятал в сумку.

Пошли лесом, те же кочки и путаница кустов. «Надо границу проводить очевидной чертой… проволоку натянуть или деревья покрасить», — думает, покачиваясь на ходу, Миша.

Волков прыгал по иностранной территории, как у себя дома, и сортировал в голове шведские слова, — может пригодиться. Плохо, конечно, что пропустят несколько дней в вузе. Зато будет шведская практика, здесь десять процентов шведов. А главное — приключение.

В лесу появилась тропинка, пошла змеей, огибая камни и деревья и вдруг, из-за угла, вышла на широкую дорогу. И сейчас же за первым поворотом дороги открылась небольшая избушка, сложенная из свеже-ободранных бревен.

На крыше — антенна, из трубы дым, а в дверях — деревянная группа серых военных. Впереди один с витыми на манер булок, золотыми погонами — это сам капитан. Он выслушал рапорт/ осмотрел булку и понюхал колбасу.

Он очень плохо говорил по-русски, но сумел объяснить, что обоих большевистских шпионов отправит в Териоки и что провоз пропагандной литературы под видом упаковки съестного не укрылся от его зоркого взора (завтрак был завернут в «Смену»). Через десять лет, когда их выпустят из тюрьмы, он надеется их встретить. На этом он замолк, повернулся спиной и путешественникам не удалось ему ответить. Их посадили в длинный, серый, неизвестно откуда появившийся автомобиль и сразу повезли.

Ваня Волков нервничал. Практика не состоялась. Не дали слова сказать. Ни на каком языке.

Рубец откинулся назад и сосредоточенно думал: надо немедленно доказать, что это простое недоразумение. Ванька сплоховал, однако, он тоже кое-что может. Он наклонился к ближайшему солдату и, густо выговаривая слова, спросил: «Эсперанто паролато?» Он не зря изучал эсперанто: это самый экономный способ общения с иноязычным миром. Один язык на всех и безо всякой болтологии.

Финн внимательно на него посмотрел, сплюнул на дорогу и отвернулся. Автомобиль вдруг зарычал и полез на кручу. Потом разошелся на спуске и стал прыгать в разные стороны, отыскивая дорогу в кустах.

Миша закрыл глаза — было противно.

Майор Паволайнен говорить по-русски не хотел. Он сидел, маленький и квадратный, за своим большим квадратным столом, и лысина его от сознания своей значительности сверкала ярче золота на мундире. Ведь это была лысина самого коменданта Териок.

Волков изъяснялся на безошибочном немецком языке, настолько безошибочном, что майору становилось не по себе. Кто этот молодой немец и зачем он делает вид, что он — советский студент. Почему он говорит так обстоятельно.

Ваня уже давно кончил говорить, а майор все еще не произнес ни слова. Он мечтательно ощупывал булку и колбасу и внимательно смотрел в левый угол потолка.

Потом вдруг взглянул в упор на Ваню и спросил:

— Сколько в Ленинграде членов общества воздушной войны?

— Я не понимаю… — начал Ваня, но майор поднял руку ладонью вперед и заявил: «В Гельсингфорсе поймете». Потом встал и ушел. Было слышно, как в соседней комнате звенел телефон, и майор лаял в него что-то несуразное.

— Ничего, Мишенька, попадаем мы с тобою в столицу Финляндской республики. Там есть наше полпредство — значит, все в порядке. Мы туда позвоним, и нас сразу выпустят. Правда, пропустим денька два, зато занимательно. В Гельсингфорсе есть хороший зоологический сад на каком-то острове.

Но ни вкрадчивость голоса, ни зоологический сад не помогали, — Рубец мрачно молчал в своем углу купе.

Стены раскачивались и постукивали. В окне бежали через белую ночь стройные ряды сосен и беспорядочные горы камней. На белом потолке сиял газовый фонарь, под ним, на круглом скате крыши, четкими красными буквами на эмали блестели три надписи: финская, шведская и русская: «Не плевать на пол».

Плюнуть очень хотелось, но только не на пол, а вообще, на все на свете. С этим неисполненным желанием оба уснули.