Леонид Мильчевский - Каникулы на Дальнем Востоке

Дисплей снова загорелся и завибрировал. Боже, да за что!? Мне ОЧЕНЬ не хотелось отвечать на звонок, но порядочность всё-таки брала своё. «Что ж, так и быть, от судьбы не уйдешь, будь что будет», – решил я и ответил.

– Да?

– Алло, это я, Герман. Тут к нам полиция приходила по делу Коляна, и они попросили, чтоб мы завтра в участок подошли со взрослым. Завтра в девять.

– Хорошо…

– Мы там как свидетели будем, нас там просто спросят, так что не беспокойся особо.

– Хорошо, давай.

– Пока.

Как знал. Но кого-кого, а полицейский участок я никак не ожидал в посещение мною в такое время. Видимо, серьезно мы вляпались. Очень хотелось надеяться, что «просто спросят». Да ещё и со взрослым… Да, историю утаить точно не удастся. В доме жили на тот момент я, мама и ещё сожитель – довольно высокий мужик лет тридцати, чем-то похожий на долговязого вора из фильма «Один дома». Вместе с мамой выслушавший мою приуменьшенную по тяжести и непозволительно укороченную историю, он пошел со мной на следующий день.

***

Прибыть надо было к девяти утра, но мы все-таки припоздали. В строгом кабинете уже сидел Герман с дедом. Участковым была женщина средних лет, с короткими коричневыми волосами в легкой темной кофте. Я удивился даже – полицейский, да ещё без формы! Видимо, тут она не пригодится, потому что не только тётенька, да и почти все другие сотрудники, что я встречал по пути к кабинету, тоже её не носили. Участковый сидела за минималистичным офисным деревянным столом и что-то писала в листок.

– Здравствуйте, – мы с ним поздоровались и вошли в кабинет.

– Здравствуйте, садитесь, – ответила нам полицейский.

Помимо главного человека в комнате сидела ещё одна женщина. Располагаясь на стуле со спинкой возле длинной тумбы, заваленной бумагами, что стояла к нам боком, думаю, сотрудница контролировала процесс. Также я поприветствовал друга, и мы с сожителем сели на свободные стулья. Если госслужащие были ближе к правой стороне комнаты, то все остальные были ближе к левой. Свободных стульев почти не осталось.

Повисла неловкая тишина. После нескольких пробубненных следователем слов я подумал, что меня спрашивают о ситуации, как все оно было. Я начал пересказывать все, что было выше, и планировал закончить на данном моменте. Практически все посмотрели на меня, как на пришибленного, и сказали, что ничего говорить не нужно. Друг уже рассказал. «Ну и хорошо, пусть будет так», – подумал я. Позже нам участковый задавала с Германом различные вопросы, из которых мне запомнился один ключевой момент. Нам предлагали признать, что Коля съехал с обрыва без посторонней помощи. Конечно же, мы единогласно заверили о том, что ни за что бы не подставили так мерзко друга, абсолютно исключая сию подлую вероятность. Участковый, слава богу, поверила нам на слово и записала в протоколе все, как будет нужно. Она никоим образом не давила на нас, не ставила принудительно в положение обязательных допрашиваемых. А мы были взаимны с ней, благо, скрывать нам было нечего. И так выпало счастье выбраться целыми. Потом нам дали бумажку из дела на подпись. Я заметил, что у Германа очень красивый почерк для мальчика, да и ещё в таком возрасте. Я же недалеко от его на вид аристократичной подписи поставил свою корявую кляксу. Бумагу забрали. Мне казалось, что на этом сеанс будет окончен, но нас заставили всех вместе присесть в машину и проехаться к месту, где низвергнулся невольник несчастного случая. Нас просили показать, где именно это произошло.

В машине нас уже ждал водитель – мужчина преклонных лет, в широких прямоугольных очках и с залысиной. Вместившись вшестером в небольшую легковушку, мы быстрым темпом преодолевали сотни метров. Сближались с точкой, что мы с другом описывали, проговаривая направление. В обратном порядке проносились дома, что вчера я видел, когда ходил пешком. По тротуарам проносились люди, а мы, в самой обычной машине, без мигалок и прочих знаков различия, ехали к сопке. До этого никто почти не знал нашу историю, а теперь тот, кто узнал, желает увидеть её со стороны. Лицезреть начало внезапной драмы. Ведь никого на краю обрыва сейчас нет, верно? Люди ведь на ровной и прочной земле? Значит, это начало. Но, конечно же, до финала доводить не желает никто. Мы сворачивали на пыльную дорогу. Мы миновали глыбу… За окном появился роковой, почти незаметный, песчаный след на голой грубой породе.

– Вот, здесь! – говорит Герман, указывая в окно.

– Да, вот оно, – подтвердил тут же я.