Римма Харламова - ЛЮДИ И СУДЬБЫ. Незабываемые

Уже в 29 лет Андерсен признавался: «Я все еще невинен, но кровь моя горит…» Так и умер – девственником. Певица Йенн Линдт по прозвищу Соловей отвергла его. Зато появилась сказка «Соловей».

Андерсен боялся болезней, собак, незнакомцев, ограблений, зубной боли… Перед сном клал рядом записку: «Я жив!»

Андерсен отторгал прикосновения детей, но любил рассказывать детям сказки и истории. Перед смертью он попросил композитора Хартмана сочинить марш к его похоронам, подогнав ритм под детский шаг: пусть дети проводят его, пусть знают о его смерти…

Дания очень маленькая, а Америка очень большая, поэтому великому Андерсену в Америке как-то уютнее: его памятник работы архитектора Отто Ландсмана и скульптора Джорджа Джобера стоит в Центральном парке на берегу маленького озера, в котором плещутся живые утки; а рядом со сказочником на отдельном постаменте стоит прекрасный бронзовый утенок. Летом по субботам актеры (даже звезды Голливуда) читают здесь вслух сказки Андерсена. Сказка Андерсена, отраженная в памятнике, по-английски называется The Ugly Duckling ( «Уродливый Утенок» ) . Слово duck в прямом смысле означает утка; в переносном – парень; queer duck – чудак; dead duck – бедняга; конченый человек; ничего не стоящая вещь; гроша ломаного не стоит; неудачник, «несчастненький». В разговорной речи слово duck еще употребляется в смысле голубушка, голубка, голубчик; душка, прелесть, чудо: she is a perfect duck – она просто прелесть, a duck of a child – чудо что за ребенок; а в спорте: игрок, не набравший ни одного очка. Наверное, не случайно это скопление противоречий в переводе…

А я вот что думаю о трудностях перевода и вообще о сказках Ганса Христиана Андерсена. Утенок этот – он ведь вообще-то совсем не гадкий, как перевели название сказки на русский, и даже не уродливый, как перевели на английский. Он просто очень большой. Он, можно сказать, велик . Как и сказочник, его придумавший.

Его клевали, толкали и дразнили не только утки, но даже куры: «Слишком велик!»

Андерсен «Гадкий Утенок»

Джон Апдайк, классик американской прозы, страстно любимый советскими интеллигентами, скончался в 2009-м году, а спорят о нем и о его произведениях все жарче.

Почти полвека тому назад советская интеллигенция была потрясена: на русском языке вышел роман Апдайка «Кентавр» в блистательном переводе Виктора Хинкиса. Чувства и мысли затравленного школьного учителя из американской глубинки сплетались с древнегреческим мифом о мудром кентавре Хироне (он же – простой школьный учитель) и оттенялись рассказом влюбленного и страдающего подростка – сына учителя. Роман показывал то, что мы все в свое время пережили (но о чем почти не писали – секс, религия, проблемы подростков, семьи, школы и так далее), и то, что казалось нам невозвратимым прошлым человечества (мифы). Ничего подобного в те самые шестидесятые годы мы не знали («Улисс» Джойса пришел к нам намного позднее, к тому же, признаемся, при чтении весьма утомлял). Небывало свободная художественная форма говорила также о свободе мысли и самовыражения. И мы уверовали в иного Апдайка, совершенно не соответствующего живому реальному автору, абсолютно в то время не загадочному и не модернистскому. Позднее, очень медленно и постепенно Апдайк немного приблизился к созданному нашим воображением образу – как в творчестве, так и в жизни.

Вместо лирического реалиста, меланхолически и тонко описавшего американскую провинцию, в русском сознании остался дерзкий авангардист, превративший быт – в миф, отца – в кентавра, литературу – в свободу.

Александр Генис

Да, Апдайк был не таким, как мы думали. Но, пусть и по-другому, он был уникален среди мятежных талантов 50-60-х годов. Он никогда не впадал в отчаяние; не был ни упрям, ни своенравен; не был ни революционером, ни мизантропом; не страдал ни алкоголизмом, ни наркоманией; ни с кем не ссорился. В политике исповедовал здоровый консерватизм. Он, единственный из всех писателей его поколения, завоевавших громкую славу смолоду, добивался успеха спокойно и методично, без суеты и шума. А ведь Апдайку, при безусловном его обаянии и одаренности, пришлось пережить множество унизительных неудач. В Принстон его вообще не приняли, а в Гарварде знаменитый профессор Мак-Лиш дважды отказался взять его в элитный литературный класс. После университета он не смог издать два первых своих романа. Только третий роман – «Ярмарка в богадельне» – принял в 1959 году издатель Кнопф. Но Апдайк упорно шел к цели и скрывал свои неудачи и переживания. Его целью был не просто успех, а успех в Искусстве. Он писал матери: «Я хочу быть художником, а не элегантным литературным подёнщиком».