Геннадий Денисов - Полевой дневник

Из двери конторы вышел начальник нашей партии, Сергей Леонидович Тарасьев – дядька серьезный, внешне даже мрачноватый. Греческие гены его пращуров выразились не только в крупном носе, украшавшем лицо, но и в прилипшем к нему прозвище – «Татарбей», которое, по словам наших экспедиционных шутников, было раньше приставкой к фамилии. Поскольку начальник старше меня лет на десять, а тем более, старше Димки, обращаемся мы к нему уважительно – «Леонидыч», а он и не возражает.

– Ну что, хлопцы, дуйте получать продукты, список я отдал Валентине Васильевне, смотрите не просчитайтесь, а то потом из своего кармана недостачу гасить будем! – напутствовал нас начальник.

– Я в контору, из отдела кадров позвонили, студентов нам дают.

– А девочек или мальчиков? – интересуется Димка.

– Кого дадут, с тем и будешь ходить.

– Леонидыч, мне жениться надо, попроси хоть одну девушку – улыбаясь, просит Дима. Леонидыч смотрит на меня:

– Тебе тоже, девочку?

– Не, у меня жена молодая, мне семью кормить надо. Мне – студента, большого, сильного, и, желательно без мозгов. Лишь бы ходил быстро и проб таскал много!

– Студентов без мозгов быть не должно – изрекает начальник, явно думая о чем-то своем.

– Студент – он враг внутренний – добавляет Леонидыч явно вычитанную откуда-то фразу времен заката династии Романовых, многозначительно ткнув указательным пальцем в весеннее небо, и удаляется по направлению к конторе экспедиции.

Мы с Димкой бодренько побежали искать завсклада – Валентину Васильевну, почувствовав, что именно с сегодняшнего дня и начинается новый полевой сезон.

Мощный армейский тягач с «кунгом» уверенно идет по руслу замерзшей реки. Закатное солнце слепит глаза. Оно разукрасило всевозможными оттенками розового цвета не только небо и снег, но и лес на островах, и прибрежные скалы. Совсем скоро серебристый солнечный диск утонет в багряных облаках на западе. Как только стемнело, начал срываться снежок. Натужно ревет мотор. Снежинки весело мельтешат в свете фар. В кабине темно, лишь зеленовато-фосфорный свет приборов время от времени притягивает к себе взгляд. Судя по показаниям спидометра, от последнего на нашем пути населенного пункта – поселка дорожников и оленеводов Тополиного, нас отделяет уже километров 250. Четверть тысячи километров сплошного бездорожья. Для других водителей это кошмар, а для наших экспедиционных «водил» – самая обычная и привычная работа. Мне кажется, они даже скучают на трассе. А вот когда «Урал» прет по белому руслу замерзшей реки, огибая острова, поросшие лиственницей, и в любой момент может влететь в трещину или наледь, вот тут-то на этих «волков бездорожья» интересно посмотреть. В глазах блеск, голос звенит, руки уверенно гоняют «баранку» вправо-влево – человек творит! А если все-таки влетел? Мама родная! Каких только выражений не наслушаешься. Тут уж начинаешь понимать, что наш «великий и могучий» не стоит на месте, он ежедневно подпитывается благодаря стараниям этой братвы.

«Коль, может, у устья Синьгями заночуем. Ты как, не устал?». Мой старый товарищ, водитель геофизической партии Коля – Дед, отвечает со смешинкой в голосе: «А нам, татарам, один фиг». В полутьме кабины я представляю, как Колька щурит свои серые глаза, а улыбка прячется в окладистой бороде. За нее он и получил кликуху – «Дед». Николай родом с Южного Урала, яицкий казак. Там и бороды положено носить и песни уметь петь. Сегодня, пока ехали по широкой долине Томпо, горланили с ним «Из-за острова, на стрежень…», а потом уже, от души, «Ой то не вечер, то не вечер, мне малым-мало спалось…».

В приустьевой части большого левого притока Делиньи, речки с певучим эвенским названием Синьгями, съехали с заснеженного русла на косу, ближе к лесу и коренному берегу. Снегопад закончился. Свет фар выхватил из снежного однообразия большой завал из стволов лиственниц, оставшихся на косе после весеннего половодья. Дед развернул машину «мордой» к верховьям долины, откуда «тянуло сквознячком». Это, чтобы выхлоп в кабину не задувало.

Поток свежего воздуха, перекатывающийся вдоль долины с верховий, уже по-весеннему влажный и пахучий. В нем угадывается и запах прошлогодней перепрелой листвы, и терпкий дух оживающих тальниковых почек, и аромат сухих луговых трав, и отогревающихся за день на мартовском солнышке прибрежных скал. Не знаю, что еще впитал в себя этот весенний воздух, но хочется вдыхать его и вдыхать полными легкими, прочищая их от зимнего кабинетного угара. В затишке завала соорудили костерок. Старый, закопченный на полевых кострах чайник, наполнив снегом, повесили на таган. Ужинаем в кабине машины, разложив домашние припасы над приборной доской. Банки, из продуктов, полученных «на поле», открывать не хочется, еще сезон впереди, наедимся тушенки. В эмалированные кружки плеснули помаленьку спирта. Разбавили водичкой из канистрочки – заранее залили, переезжая наледь. В кружках звенели льдинки, и непонятно от чего дух перехватывает – от спирта ли, от воды ли ледяной?