Ольга Мотева - Полёт Клеопатры

– Ты прав, Саш. Некоторые действительно застряли…

– И вот я сижу с ним вчера и чувствую себя ещё будто бы виноватым! Типа я причина того, что у друга будет дома скандал! Ну, мы так-то нормально пообщались с ним, повспоминали некоторые моменты, но, как говорится, осадочек остался… Умеют же некоторые женщины, даже не находясь рядом, отравлять атмосферу своими реакциями!

– Это точно. Клёпа у меня, конечно, пошумела утром, но потом вижу – взяла себя в руки. Перенастраивается. Но, как ты заметил, тяжеловато ей…

– Смешно ты её называешь всё-таки. Клёпа.

– Да никак не могу называть её вне приватности иначе. Знаешь, как сказал один умный проповедник в двадцатом веке, настоящее общение начинается тогда, когда ты находишь для своего человека прозвище. Не всем известное имя, а такое прозвище, которым его не называет никто, и оно для вас словно ключ. Она протестует против Клёпы только когда сердится. Сегодня вот требовала называть её Клеопатрой, когда я пытался оправдываться на тему предстоящего полёта. Ну, а так-то за глаза я её могу только с тобой её Клёпой называть. Ты ж свой. А для других – Моя Клеопатра!

– Слушай, Паш, давай микроскопную камеру вот на этот стол перетащим, а то сейчас принесут то оборудование, которое мы вчера заказали, нам его лучше здесь разместить.

– Давай, – ответил Павел, и принялся помогать отсоединять от настольного агрегата провода.

– И ведь что досадно ещё, – продолжил оставленную было тему Александр, – столько вокруг всего интересного происходит, неужели нечем себя занять таким вот женщинам? Это сколько надо времени тратить было на звонки, сообщения! Чесслово, я порой сожалею, что у нас законодательно запрещено принудительное нейропрограммирование…Бери, потащили… Потому что некоторым жёнам просто необходимо насильственно промывать и переформатировать мозг! – заключил Александр, поднатужившись, приподнимая вместе с Павлом камеру, и тут же чуть не опрокинул её со стола, поскольку заметил стоящих в дверях Елену и Клеопатру.

Павел сначала увидел испуганный взгляд своего друга, и потом уже, посмотрев в сторону, вызвавшую крайне озадаченную физиономию, а также по лицам неожиданно появившихся понял, что дамы как минимум слышали фразу про промывание мозга. Он представил, насколько непросто теперь будет Саше объяснять смысл столь серьёзного заявления, и, придерживая одной рукой камеру, слегка свисавшую со стола, второй рукой прикрыл лицо и затрясся в беззвучном смехе. Здесь, разумеется, должна была прозвучать фраза о том, что «вы всё неправильно поняли». И она прозвучала. Саша бросился к женщинам, метавшим на него взгляды-молнии, уверяя их, что то, что они слышали, необходимо соотнести с контекстом, что его столь категоричное высказывание ни в коей-мере не относится к таким умницам и красавицам как они. При этом Саша почему-то стал так активно жестикулировать, что было, в общем-то, несвойственно его обычной манере поведения, что женщины молча становились всё мрачнее, выслушивая столь витиеватые тирады, да ещё в каком-то необычайно патетическом тоне. Павел задвинул от греха подальше камеру поглубже на стол и принялся уже безудержно хохотать над всей этой сценой. Он смеялся до слёз, когда Саша пытался привлечь его:

– Паш, ну скажи, ведь я правда не про них говорил!.. Но выглядит так, будто я оправдываюсь!.. Ну, что ты ржёшь?!.. Ну, спасай друга, они ж меня сейчас испепелят своими взглядами!! – взывал к нему метавшийся то туда, то сюда Александр. А Павел плюхнулся на стул, и глядя, то на уже закипавших женщин, пытающихся на остатках самообладания что-то понять, то на своего друга, чувствовавшего себя обречённым на какую-то лютую казнь, смеялся ещё больше, не в силах выговорить ни слова. Он только кивал головой, что, мол, да-да, всё так и есть.

Елена с Клеопатрой почти одновременно посмотрели друг на друга и молча, какими-то едва уловимыми кивками и взглядами, выказали намерение развернуться и уйти. Демонстрируя, что они обе оскорблены до глубины души, они скорее всего понимали, что по лёгкому подрагиванию их губ, сдерживающих улыбки, можно было догадаться, что они в действительности не принимают на свой счёт услышанное в самом начале. Но надо было довести сцену до конца, и потому логичнее всего было пуститься в величественное шествие через всю лабораторию с её прозрачными стенами. Павел, всё ещё со смехом глядя на удаляющихся дам, и суетящегося вокруг них Сашу, который отчаянно махал другу, призывая его на помощь, вытер наконец слёзы и пошёл догонять процессию, попутно замечая, что некоторые сотрудники лаборатории также с любопытством наблюдают за необычным поведением их обычно сдержанного коллеги.