Марк Фурман - Прерванный полет

— Спрашиваешь, я его давно знаю. Наконец-то сманил в наши края. Он, кстати, до прокуратуры в уголовном розыске работал.

— То-то он с полуслова меня понимает, — Ларионов приподнялся и снова лег. — Еще голова побаливает, — недовольно произнес он. — Хотите, Михаил Соломонович, я вам поведаю о том, что больному взбрело в голову?

— Давай выкладывай, пока меня отсюда не выгнали.

— Есть мысль… Эти машины, которые будто сквозь землю провалились, все не дают покоя. Я убежден: средь бела дня они никак не могли проскочить сквозь оцепления улиц и дорог. Они или номера сменили, или спрятались где-то, пережидают.

— Вполне возможно. Я тоже об этом думал, тут наши мнения совпадают.

— А коль так, надо бы связаться с участковыми. Никто лучше них свой район не знает.

— Любопытная идея, — согласился Бердичевский. — Похоже, ты дело говоришь. Тут не начальство нужно, а именно участковый. Скромный, незаметный милиционер. Если он давно работает, то наверняка знает жителей своего участка, все ходы и выходы.

— И еще как знает! Я сам участковым начинал.

В палату вошла девушка со шприцем в руке: — Больному надо сделать укол, вы и так засиделись, — строго произнесла она, глядя сквозь очки на Бердичевского близорукими глазами.

Бердичевский встал, недовольно взглянул на медсестру и начал прощаться.

— Не забудьте, Михаил Соломонович, выйдите на участковых, — крикнул ему вслед Ларионов.

Виктор встретился с Латышевым у проходной автозавода. Они отыскали укромную скамейку в сквере напротив, чтобы им никто не помешал. Казалось, два приятеля, приблизительно одного возраста, болтают о своих делах. Русоволосый, с открытым доброжелательным лицом, Геннадий Латышев сразу понравился Виктору. Сегодня, вероятно, он немало чертил, и машинально методично тер большой голубоватой резинкой пальцы правой руки, испачканные тушью.

— После того как милиция прекратила дело, мы часто виделись с Любой, — рассказывал Латышев. — Вначале она никуда не выходила, только гуляла с палочкой по общежитию или во дворе. Стеснялась.

— Вы часто навещали ее?

— Пока она лежала в больнице, почти каждый день. В общежитие ходил, как получится, раза два в неделю. Да и как не зайти? — словно оправдываясь, произнес Геннадий. — Девчата все время в полетах, одной все-таки скучно. Я ей столько книг перетаскал из библиотеки, новинку, как купишь — сразу ей.

— Припомните, пожалуйста, когда вы в последний раз виделись с Любой?

— Наверное, в декабре. Да, точно в декабре, дней за десять или за неделю до Нового года. Я несколько раз предлагал ей встречать Новый год вместе, в компании из нашего отдела. Люба вначале согласилась. А в последний момент вдруг сказала, что нам придется расстаться, и, наверное, надолго. Новый год встречать вместе она не сможет.

— Она назвала причину отказа?

— Нет, только сообщила о своем переводе на Север, не то в Сибирь, не то на Урал. Просила ни о чем не расспрашивать, обещала писать. Но, ни одного письма, даже новогоднего поздравления, я от нее не получил.

— Она называла какие-то фамилии, адреса своих знакомых в Москве?

— У меня было ощущение, особенно в последние дни перед ее отъездом, — Латышев разжал ладонь и вновь принялся тереть пальцы, — что у Любы какие-то неприятности на работе. Понимаете, когда она лежала в больнице, потом в общежитии, она была веселой, беззаботной. А как дела пошли на поправку, замкнулась, вся ушла в себя. Нет, никаких знакомых, друзей, кроме девушек из ее комнаты, я не знаю…

Разговор затягивался. Рабочая смена закончилась, из проходной показались люди. Вначале шли одиночки, пары, а спустя несколько минут пространство вокруг заполнил сплошной человеческий поток. Одни торопились к метро, троллейбусам, трамваям, другие шли не спеша, останавливались, разговаривали. Кто-то спешил за билетами в кино, на стадион, в театр. Шли в магазины, к знакомым, договаривались о встречах, назначали свидания. Столица жила, дышала, готовилась к вечернему отдыху перед завтрашним днем.

Латышев и Виктор не замечали окружающих. Геннадию хотелось выговориться, тем более, что до этого дня никто так дотошно не расспрашивал его о Любе. Тропников же в душе чувствовал какое-то разочарование: парень не так уж много знал о личной жизни Вересун. Но в силу обстоятельств и профессиональной привычки следователь продолжал задавать вопросы.

— Вернемся к последней вашей встрече, — Виктор полистал записную книжку. — Вот календарь за прошлый год. Постарайтесь вспомнить и назвать число.