Армине Мкртчян - Последний дар Эбена

Собака заскулила и начала дергаться с поводка.

– Изольда, стой спокойно, хорошая девочка! – приказала хозяйка.

Она сунула мне в руку сложенный вчетверо желтый клочок бумаги, и мне оставалось лишь удивляться, как проворно она умчалась мимо меня, и чуть ли не вприпрыжку спустилась вниз по лестнице. Наверное, тот самый кузнечик, который не давал ей и шагу ступить, при необходимости все же вспоминал заложенную в ней природой естественную прыгучесть.

– Я не могу. Я не приду,… Анна Пантелеймонова! – через перила кричала я вслед, но, разумеется, она сделала вид, что не слышит меня. Подобное поведение уже входило у нее в привычку и надо сказать действовало безотказно, в особенности с такими простодушными людьми, каким являюсь я. Лай Изольды громким эхом разлился по всему подъезду и слышался до тех пор, пока они не исчезли из виду. Вот и все. Я вышла из дома, огляделась по сторонам, а их уже и след простыл. Вздохнув, я села на одну из близлежащих скамеек, стоявших напротив детской площадки. Ноги мои коснулись небольшой лужи. Там я невольно увидела свое отражение и разозлилась больше прежнего. Собственно говоря, из-за нее я и оказалось на этом пути, и не собиралась идти назад, пока не освобожусь от нее навсегда. Наше противостояние длиться уже довольно долго, невыносимо долго, пожалуй. Я встала, потянулась, чтобы выбросить в стоящий рядом мусорный контейнер, скомканную мной бумажку Анны Пантелеймоновы. Рука на полдороге остановилась. Злость вскипала во мне. Зачем ей понадобилась эта книга именно сегодня?! В любой предыдущий день я и глазом не моргнула. Я всегда приносила ей книги. Сколько могла, выполняла мелкие поручения, да и выполнять их, по правде сказать, особо не кому было. Кое-кто из родственников захаживал к ней не чаще одного раза в месяц, что неизменно заканчивалось одним и тем же. Понять Анну Пантелеймонову сама по себе сложная задача, в силу возраста это становилось все труднее. В основном это и служило поводом для скандалов и ссор, которыми такие посещения обычно заканчивались. Не случайно, обществу людей, она предпочитала общество четвероногих друзей, которые ни в какой ситуации не станут смеяться и потешаться над ее маленькими странностями, которые, кстати говоря, с лихвой перекрываются добрым сердцем старушки. Это единственное, что могло вывести ее из благодушного равновесия, и я понимала ее как никто другой. Поэтому, не выполнить последнюю просьбу доверенную мне, просто-напросто не позволяла совесть. Возможно, она и не вспомнит про нее завтра, но она обязательно вспомнит меня и хорошо бы, если эти воспоминания ничем не омрачались. Итак, не оставалось ничего другого, как встать, пойти и выполнить последнее поручение. Да и мысль напоследок посетить библиотеку, признаться не могла не порадовать меня.

День как никогда выдался прекрасным, но сегодня мне особенно тяжело. Два долгих зимних месяца не видно было ни единого солнечного луча, лишь череда серых беспросветных дней, а сегодня оно появилось, чтобы с иронией взглянуть мне в глаза, напоследок посмеяться надо мной, бросить на меня свои торжествующие лучи или, быть может, послужить доказательством моего просветления. Не выбраться мне больше из этого лабиринта. Тем не менее, я рада этой всевышней милости, подарить мне возможность еще раз подышать свежим воздухом, согреться под лучами февральского солнца и озарить предпоследний мой путь.

Я спускаюсь в метро, который приведет меня в одну из московских библиотек. Каждый раз, когда я чувствую необходимость найти покой и тишину, я иду за ними именно туда. Но сегодня я иду туда лишь для того, чтобы попрощаться с приютившим меня зданием, приветливым зданием, в бескрайних человеческих сокровищницах которого так часто находила я совет и душевное успокоение. Единственные кто осторожно, украдкой глядели лишь в мою душу и протягивали руку помощи, и никогда не сверлили бесцеремонным взглядом мою голову, где вместо волос мой последний парик угнетал утомленный усталый ум. Сколько же всего мнимых волос: прямых, волнистых, с челкой и без, тесным кольцом укрывали и защищали меня от окружающей действительности, затрудняюсь ответить, да и вспоминаю их не без отвращения и некоторой неприязни, несмотря на беспристрастное исполнение возложенных на них обязанностей. Как я хотела быть как все. Хоть раз проснуться и не маскировать себя в течение часа, не надевать ложные волосы, не красить глаза, чтобы скрыть пустые веки. Куда же, однако, без этого, как могу я своим видом смутить уязвимые, впечатлительные и кроткие сердца сторонних людей и не испытывать изо дня в день ежеминутные любопытные взгляды, которые и так с лихвой перекрывали всю мою жизнь. Но теперь ничего не хочу я, да и старость, слава богу, не увижу. Жить еще хоть один день и то казалось невыносимой пыткой. При этой счастливой мысли, я даже облегченно улыбнулась. Передо мной пробежал маленький черный котенок. Я вспомнила Лаврушку. Серенький котенок с лишним пальцем на передней лапке. Мы с сестрой два дня ухаживали за ним и кормили, потому что его бросила мама, а потом он умер. Всего два дня он прожил, но отчетливо, помню его голубоватые тусклые глаза и сегодня не без грусти и даже с некоторой долей зависти вспоминаю о Лаврушке.