Таисия Тихая - Вальгард

Вальгард попытался сфокусироваться на тексте, но проклятые буквы изгибались, искривлялись и прыгали из стороны в сторону совершенно не собираясь складываться в связные слова. Отчаявшись, мальчик уколол палец остриём пера и вывел дрожащей рукой подпись, которая мгновенно растворилась.

– Да будет так! – с какой-то едва ли не торжественностью заключила его мать, захлопнув фолиант, который тут же истаял в воздухе также быстро, как совсем недавно появился. – Теперь последний штрих. Для активизации силы нужно, чтобы ты умер.

– Я… Что? – тупо переспросил Вальгард, протирая глаза в надежде хоть немного улучшить зрение.

– Только на время, конечно, – заверила его мама с таким видом, словно ей приходилось объяснять элементарные вещи, о которых даже спрашивать глупо. – Чтобы стать сильным некромантом, надо находиться по обе стороны сразу, а пока ты смертный это невозможно.

– Но ты и папа, вы же были живыми.

– Мы обычные колдуны, тебе же уготована совершенно другая судьба. Или ты испугался? Вальгард, милый, если тебе страшно, то так и скажи. Я и твой папа не будем тебя осуждать, как бы холодно и страшно не было там, где мы сейчас.

– Нет, – Вальгард упрямо мотнул головой. – Я всё сделаю.

Мать с готовностью протянула ему аутэм. Тонкое лезвие тускло сверкнуло в неверном свете нескольких свечей, почему-то всё больше приобретающих какой-то странный, синеватый цвет. Рукоятка оказалась на ощупь гладкой и холодной, так и норовящей выскользнуть из вспотевших ладоней.

Как бы он не храбрился, но решиться было страшно. Выдохнув, Вальгард обхватил рукоятку двумя руками, развернув лезвием к себе. Наверное, нужно целиться сразу в сердце, но там ведь ещё и рёбра, вдруг их не получится пробить? Пожалуй, проще в живот, но тогда есть риск, что смерть будет более мучительной.

От этих мыслей у Вальгарда помимо воли вырвался нервный смешок. Размышляет о собственном убийстве так, словно собирается в первый раз разделывать курицу на ужин. Руки задрожали от зарождающегося внутри приступа истерики.

«Нет, это слишком. Я не могу, не могу, не могу! Но родители… С другой стороны, я сам ведь ещё живой и вгонять в собственное тело нож… Я не смогу.»

– Вальгард, как бы мне сейчас хотелось тебя утешить, – с грустью проговорила мама, протянув к нему руку, но замерла, едва попыталась зайти за начерченную линию. – Если бы я только могла коснуться тебя…

Зажмурившись, Вальгард вогнал нож в живот. Сил хватило лишь на то, чтобы погрузить лезвие до середины. Стиснув зубы, он воткнул аутэм по самую рукоятку. Острая, нестерпимая боль пронзила его только в первые несколько секунд, а затем, и без того угасающее сознание, окончательно покинуло его. Только падая на пол ему вдруг показалось, что в круге он видит нечто иное. Вместо хрупкой маминой фигуры он заметил какое-то высокое и массивное существо. Когда светлая голова мальчика опустилась на дощатый пол, где-то совсем рядом послышалась тяжёлая поступь копыт.

Вальгард плохо запомнил, что было после его смерти. Кажется, он проснулся посреди ночи в собственной постели. Он помнил жар, гуляющий по его венам, как не мог пошевелиться и как жутко хотелось пить, а потом он провалился в тревожный чёрно-белый сон. Из объятий Морфея он вынырнул, когда в окно светило солнце, что было большой редкостью в этих краях. Около него стояла бабушка, а может и Милена, мальчик с трудом фокусировался на происходящем. Ему говорили что-то о лихорадке, затем он помнил, как ему на лоб клали холодную тряпку. Потом снова была темнота. Вальгард начал приходить в себя только спустя пару недель.

«Получается, никакого ритуала не было? Мне это приснилось?» – это были первые мысли, посетившие мальчика, едва его сознание начало проясняться и бодрствовать более пяти минут, в отличие от всех предыдущих дней. Вслед за этим сразу мелькнула мысль о Пирате. Если Вальгард столько дней провалялся в постели, кто же подкармливал кота всё это время? К тому же на улице жуткий холод…

Закрыв глаза, мальчик попытался воссоздать в памяти последнее, что успел запомнить. Память хранила обрывки ритуала, кривые строчки с заклинанием, синеватое пламя свечей, отражающееся на лезвии аутэма. Но сейчас начерченная на полу Печать куда-то исчезла, как и все остальные атрибуты. Едва ли Вальгард убрал их той ночью в приступе лунатизма, а суеверная и боязливая бабушка скорее подожгла бы дом, чем молча оттёрла следы мела и выкинула тушку несчастного кролика. Насчёт Милены мальчик не был уверен наверняка, но что-то ему подсказывало, что это и не её рук дело. Да и на животе не осталось даже намёка на ранение.