Инна Живетьева - Черные пески

А вот сейчас слез не было.

– Пора! – тур показался за спиной Лады.

Во дворе засуетились, громче стали женские голоса. Темка подвел коня. Ну что же, пора так пора. Митька оглянулся на белую громаду дворца, на стоящего на крыльце короля. Ослепило солнце, висевшее между башенками.

Княжич взлетел в седло, принял от Темки повод. Крег, возглавлявший свиту, уже выехал за ворота. Митька сдернул перчатку, схватил побратима за руку, обжегшись о ледяные пальцы. Наклонился, почти прижимаясь к лошадиной шее, зашептал:

– Темка, ты только помни, у меня ближе тебя никого нет. Ты мне и брат, и побратим, и друг, и кровник. Будь осторожен! Храни тебя твой Олень!

– Мы еще увидимся, слышишь?! Мы увидимся!

Снег падал на обнаженные торсы и тут же таял. Поблескивали капельки на коже, солнце ярко вычерчивало рельефы мышц. Если бы Митька был художником, он бы нарисовал двух бойцов с ножами в руках. Неподвижны, только еле уловимы глазу напряжение икр, натяжение кожи на плече – развернутом, готовом к удару. Мгновение до того, как рванется к противнику остро отточенное железо и, может быть, брызнет на снег кровь. Митька знает, что ткань камзола – не такая уж серьезная защита, но все равно вид обнаженных тел страшит. Эти двое парней задирали друг друга с самого начала. Весельчак Торст с трудом разводил их, разряжая напряжение необидной шуткой. В Илларе еще сдерживались, но в Миллреде стало понятно, что простой ссорой дело не кончится. Останавливало лишь то, что драться предпочитали на своей земле.

Вот блюститель проходит между поединщиками; шутник и балагур Торст серьезен в этой роли.

Нарисовать бы в черно-белых тонах, и только зимнее солнце – красным. Но как передать это словами?

– Почему они разделись? – спросил Митька еле слышно.

– Сложно назвать одну причину. – Крег обыденно невозмутим и разъясняет так, словно они неторопливо едут бок о бок, а вовсе не рисует в эту минуту блюститель на снегу круг. – Показать уверенность в своих силах, подтвердить, что не нуждаешься ни в какой другой защите, кроме своего мастерства. Знак, что поединок не остановится, пока не прольется кровь.

Блюститель соединил концы линии, воткнул кинжал в снег. Теперь никто не в праве перешагнуть черту, пока схватка не закончится. Торст еще раз оглядел поединщиков, махнул рукой:

– Бой!

Взвился снежный вихрь.

Поединок был красив и страшен. Первозданная, чистая ярость билась в кругу. Теперь-то Митька в полной мере оценил обычай: мертвых лучше хоронить на родине, раненых оставлять у земляков.

Кричали роддарцы, подбадривая одного и ругая другого, за их воплями не слышны звуки ударов и рычание бойцов – лишь видно, как щерятся они, точно дикие звери. Митька и сам не понял, как закричал тоже. Он слился с многоголовым чудищем, жаждущим увидеть кровь.

Веером брызнули красные капли, ударили в распаханный снег.

– Дава-а-а-ай! – орало чудище.

– Бе-е-е-е-е-ей!

А может, был просто крик без слов.

Уже не капли – всплеском хлынула кровь. Нож вошел под грудину.

– Да-а-а-а! – завопило чудище.

Тело проигравшего осело в протопленное кровью ложе. Победитель качнулся, рухнул на колени. Сгреб в ладонь снег, белый с красными каплями, и жадно начал хватать пересохшими губами.

Торст вытащил кинжал, замыкавший круг.

– Бой закончен, – голос у блюстителя хриплый, точно он сорвал его в крике. – Бой был честным.

У Митьки подрагивали руки и тоже пересохло горло. Спиной вперед он выбрался из толпы, мотнул головой, пытаясь отдышаться. Хватануть бы снега, растопить во рту до холодной влаги. Но вспомнил, как победитель глотал бело-красные комки, и затошнило.

Матерь-заступница, что же это? Себя не помнил.

Роддарцы расходились, возбужденно обсуждая поединок. Двое заворачивали убитого в плащ.

– Да пусть бы все повырезали друг друга, – сказал кто-то из заложников. Митька не разобрал, кто именно.

Проваливаясь в снег, он вышел к дороге, нашел свою Ерьгу. Казалось, кобылка смотрела с укоризной, мол, и чего тебя туда понесло. «Нужно, – мысленно ответил ей Митька. – Понять, что за люди такие, которые живут войной».

– Княжич Артемий!

Он оглянулся с раздражением: кому еще понадобился? И так голова кругом идет. Два часа до отъезда, офицеры мечутся по Турлину, а уж порученцы и вовсе ног под собой не чуют.

У тяжелой портьеры, прикрывавшей высокое, от пола до потолка, окно, стояла принцесса. Темка оглянулся воровато и нырнул за бархатное укрытие.