Андрей Щупов - Ваше благородие, бомж

Скрючившись на полке он кое-как стянул с ног ботинки. Вниз посыпалась трава, сиплый голос недовольно буркнул что-то и замолчал. Бомж мысленно прикинул время, которое он мог отвести под сон. Было ясно, что днем эта ночлежка вряд ли функционирует. Часиков в семь, а то и в шесть пассажиров отсюда скорее всего выбрасывают. От греха подальше, от глаз всевидящих налоговых комиссаров. Тем, кому «ехать» дальше, купят билеты повторно, остальные пусть радуются тому, что спали не сидя и не стоя. В общем минут триста в запасе у него имеется, а чего стоят иной раз триста минут драгоценного отдыха, он знал отлично.

Где-то в передней части вагона приглушенно заиграло радио, женский голосок что-то буркнул пробудившемуся ребенку. Судя по всему, вагон был забит под завязку. Оттого и не рискнул бомж искать свободное место. Лучше уж побыть в качестве багажа. Менее удобно, зато более надежно.

Странно, но зона, унылая и жестокая, сумела перекрыть даже воспоминания о войне. Во всяком случае, во снах она приходила к нему чаще, и ноющая в холодные ночи поясница также напоминала не о минометных обстрелах, не о посвисте пуль, а о резиновых дубинках скучающих надзирателей. Уж эти-то бить умели. Порой даже споры затевали – кого из клиентов сумеют «посадить» на землю с одного удара. Неопытные молотили наотмашь, оставляя жуткие синяки, более меткие попадали по сухожилиям или почкам. Последнее сказывалось потом на протяжении нескольких месяцев. Успел помочиться кровушкой и он. Был случай, когда дерзнул выступить против. И знал ведь, что глупо, бессмысленно, а все равно вскипел. У рыжего молокососа, огревшего его без всякой на то причины, вырвал дубинку и, выкрутив кисть, заставил привстать на цыпочки. Все происходило на плацу, на глазах у доброй сотни зеков. Отпускать пританцовывающего от боли засранца он не спешил, и взглянуть на потеху сбежалась уйма народа. Впрочем, прибежали и те, кому следовало реагировать на подобные инциденты. Все с теми же дубинками охрана метнулась к осужденному, в один миг взяла в плотное кольцо. Окажись на его месте простой смертный, все кончилось бы в считанные секунды. Но бомж, по счастью, кое-что умел, а играть роль тренировочной груши ему не очень-то улыбалось. Тогда-то он и выдал на зоне свой первый сольный «концерт». Вспоминать прошлые навыки даже не пришлось. Тело нырнуло в знакомый режим спурта, руки и ноги сами принялись выделывать жутковатые кренделя, цепляя атакующих за одежду, сшибая телами, заставляя по циркачески перекручиваться в воздухе и шлепаться на землю. Такого здесь, пожалуй, еще не видели. Он не атаковал и не бил, – он только оборонялся. Но оборонялся столь искусно, что атакующие то и дело промахивались, мешая друг дружке, валились на асфальт, коротко завывали от особо болезненных падений. Тем не менее, образумились не сразу – в горячке продолжали на него кидаться, надеясь, что сила коллектива все же одолеет мастерство одиночки. Ничего, однако, не вышло, – он продолжал расшвыривать их, как котят, не позволяя даже приблизиться к себе. А вокруг орала и улюлюкала бритоголовая толпа. Можно было не сомневаться, что зона болела за мрачноватого бомжа.

Закончилось все тем, что в небо грохочуще ударила автоматная очередь. Только тогда он и остановился. Демонстративно поднял руки, шагнул назад. Пожалуй, не будь на плацу такого количества свидетелей, разъяренная вохра положила бы его на месте. Но ни метелить, ни кончать его охранники не посмели. Там же, на плацу, робко приблизившись, сковали кисти наручниками, после чего препроводили в карцер. Позднее, впрочем, позор на плацу припоминали при всяком удобном моменте. Лишали пайки, на работах требовали двойной нормы, дергали по любому поводу к куму на разговор. Словом, жизнь веселее не стала, и единственным приобретением после всего случившегося было уважение сотоварищей. Черная зона – не красная, и до схватки с вертухаями корешиться с ним особо не спешили. Но именно после этой нашумевшей драки, когда, похудевший и осунувшийся, он вернулся из карцера в барак, к нему подсел Мова, местный председатель блаткомитета. Авторитет без обиняков предложил майору поступать в гладиаторы к братве. Поблагодарив, майор отказался. Особо душевного разговора у них тогда не получилось, и, тем не менее, угодив в разряд жесткой «отрицаловки», бомж выговорил для себя право зваться человеком, а это само по себе многого стоило. Оставаться человеком на зоне позволялось далеко не каждому…