Шамхал Маниев - Улыбка на пол-лица

В своей повести я приглашаю читателя рассмотреть такие понятия, как свобода, смерть и любовь. Кто-то может спросить: «Почему именно это интересует автора?». Я отвечу: «Свобода, смерть и любовь – это то, что близко всем, что касается каждого». Повесть состоит из трех глав, которые дадут Вам, читатель, возможность задуматься. А возможно, помогут «проснуться». Эта повесть необходима тем, кто, забывшись, погрязнув в повседневной суете, считает, что жизнь вечна, что ею можно крутить как хочешь, выбрасывать в помойку прожитое время, тратить его на ненужные, ложные ценности. Убивать свою сущность, разрушать себя, либо разрешать это делать другим.

В моем понимании свобода – это возможность выбирать. Можешь мыслить, как хочешь, говорить, что хочешь, поступать, как хочешь – ты свободен…

Я расскажу вам о существовании человека на острове, за колючей проволокой, на острове, на котором практически нет жизни, за исключением пары сотен «животных» – хищников и травоядных выживающих в мертвых, тихих снегах. На острове, на котором бок о бок живут унижения, наказание и смерть…

Давайте рассмотрим понятие свободы через призму службы в армии. Почему в армии? Потому что там, как и в обычной, «гражданской» жизни, всегда найдется тот, кто будет стараться опустить тебя лицом в грязь, топить, наблюдать, как ты захлебываешься и, в конце концов, радоваться, когда ты, наконец, умрешь. Далеко не обязательно эти люди выше тебя по званию, это могут быть и люди, которые выше тебя по статусу.

Люди, стоящие выше в «пищевой цепочке», могут определять твою жизнь, могут совершать выбор за тебя. В таком случае человеку, попавшему в клетку обстоятельств, необходимо не изменять себе, оставаться собой – или же переродиться в нечто большее, чем он есть на данный момент.

Если этого не произойдет, твое нутро умрет, ты превратишься в «шавку», которая будет унижаться, выполнять все, что ей скажут, вплоть до питья воды из засранного туалета. Ты изменишься и, уже освободившись, если тебе, конечно, повезет, ты больше не сможешь поднять головы, не сможешь выражать свою волю, и так будет продолжаться всю жизнь. Поэтому за свободу надо яростно биться. Надо ценить ее и использовать на все сто процентов. Понятие свободы «кровоточит», как и во все времена, но именно сейчас оно стоит особенно остро.

«Вокруг кружатся легкие хлопья снега. Им, кажется, нет ни конца не края. Мы счастливы. Здоровая, стальная махина, с черными высокими трубами, аккуратно скользит по блестящей водной глади. Разрезает тихую, послушную синюю воду, прямо навстречу нам и нашим юным мечтам».

Армия… Время от времени на тему армии я общался со своим соседом, забытым героем афганской войны. Вот и в тот вечер, после учебы, я решил его навестить, зайти, поговорить за чашечкой кофе. Встретил он меня, как всегда, радушно. Общались мы, как обычно, на кухне.

Кухня эта была очень простой и уютной. Находясь в ней, я всегда чувствовал себя, как дома. Бледнопесочные обои, светло-коричневые шторы. Широкое окно с видом на новенький парк. Небольшой холодильник в углу, белая, но уже потемневшая от времени кухонная мебель. Напротив, у стены – прямоугольный стол, накрытый однотонной, аккуратной бежевой скатертью, на который расположилась стеклянная маленькая сахарница. По краям стола два алюминиевых стула с мягкой спинкой. Ничего лишнего, все удобно и просто.

Василий Васильевич – человек чести. Ему тогда было около шестидесяти лет. Одевался он, конечно, не в соответствии со старыми стереотипными афгано-чеченскими канонами, типа выцветшей поношенной флоры, а в обычный, серый, однотонный свитер и синие американские джинсы. Коротко подстриженные волосы и усы – почти белые. Среднего роста, широкоплечий, плотного телосложения. Мужественное, угловатое суровое лицо отражало его серьезный, твердый, непоколебимый характер. Казалось, все, что он говорит, есть факт, аксиома, которая не требует никаких доказательств. Была у него еще одна особенность. В те редчайшие случаи, когда он смеялся, его глаза оставались полными тоски. Во взгляде темных глаз можно было увидеть следы серьезных жизненных испытаний и утрат. Казалось, будто тоска будет всегда рядом с ним – останется его главной, преданной спутницей бессрочно, до конца жизни.