Валентин Беляков - Лабиринтофобия

– Тебя, похоже, вообще мало интересуют окружающие. Хотя и ты не стремишься открывать людям душу.

Я хотел было возразить, но тут же осознал, что это наш самый откровенный разговор за все восемнадцать месяцев, моей работы здесь, поэтому, в принципе, он прав.

– У меня последнее время тянется довольно тяжёлый период в жизни, – вздохнул я и перевёл тему. – Как много уже вырезал?

Франц пожал плечами и кивнул в сторону противоположной стены поверх холстов и альбомов с чертежами. Я взглянул на неё и невольно ахнул. И как я до сих пор не заметил, что вся она увешана лакированными деревянными рамками довольно искусной работы? Прямоугольные, овальные, идеально круглые, бесформенные, из самых разных пород дерева, – они все были очень красивы и радовали глаз. С другой стороны, что-то в них было не совсем правильное, даже немного грустное. Точно, они же все пустые! В рамки обычно что-то вещают.

– Ты не пробовал их продавать? – спросил я, удивляясь, зачем он вообще столько их наделал, тем более, если не собирается в них ничего вставлять.

– Пробовал, но почему-то спрос на рамки небольшой.

У меня мелькнула мысль, что рамочки Франца были даже слишком хороши. На их фоне любые фотографии смотрелись бы как-то пресно, банально.

– Может, тебе попробовать создать более самостоятельные произведения? Я имею в виду статуэтки или какую-нибудь утварь.

Франц уставился на меня темными, слегка навыкате глазами. Я что, сказал что-то настолько невероятное?

– Ферри… Эта идея просто… Ты… – пробормотал он. Руки молодого человека нервно сжались, но я продолжал слышать звук скребущего по дереву ножа, хотя в руках Франца ножика больше не было. Меня это, если честно, напрягало. – Мне теперь даже не нужно вырезать середину из рамки – сама рамка станет картиной! Всем будет казаться, что это лишь странная аранжировка, внешняя оболочка. Что мои произведения пусты, нелогичны и не содержат никакой мысли, – я счел, что Франц немного увлекся в размышлениях о новом виде своего творчества, потому что я не имел в виду что-то настолько сложное, но решил поддержать разговор:

– Ну, главную мысль необязательно выставлять на всеобщее обозрение. Это же не басня, – осторожно вставил я.

– Верно! Идея будет в само́й нелогичности. Всем будет казаться, что я работаю на первом уровне, ничего не вкладывая в изделия, но, может, кто-нибудь и догадается, что нужно смотреть на несколько уровней выше… Если не пытаться сразу осмыслить целое, а просто наслаждаться процессом восприятия, то постепенно мои произведения сами откроют ищущему свои секреты… И как раньше до этого не додумался, живя в Абсурде!

– Эм… Что? – я, конечно, любил поболтать об искусстве, но последняя фраза меня смутила.

– Кстати, сколько сегодня? А то я совсем зрение посадил за компом, – Франц указал на прибор, висящий на стене сзади меня, напоминающий часы с маятником. Но это были не часы: какие-то чашечки, как на аптечных весах, непрерывно качались, наверху вращался маленький вентилятор с лампочкой в центре, а вместо циферблата белело окошко с надписью «14%».

– Четырнадцать процентов, – машинально ответил я, чувствуя, как холодные усики паники медленно обвивают грудную клетку. Этого прибора не должно́ здесь быть. Он странный .

– Низко для этих мест. Скорее всего, это из-за тебя, Ферри. Зато ты более настоящий.

– Чем кто? – пискнул я. Голос отказывался повиноваться. Из-за спины Франца доносился скрип уже двух или трёх ножей.

– Чем другой Ферри. Думаю, то был лишь актёр, потому что если в Лабиринте и есть настоящий абсурдный ты, то смотреть нужно гораздо глубже…

– З-знаешь, Франц, – осторожно начал я, поднявшись из-за стола и потихоньку пятясь к двери, – я тоже вчера закончил с одним заказом, работы сегодня не очень много, босса, вроде нет…

Глаза коллеги все еще лихорадочно блестели, но он уже перешёл в своё обычное малоподвижное и спокойное состояние. По крайней мере, для того Франца, которого я знал, это состояние было обычным.

– А ещё я не очень хорошо себя чувствую, так что, пожалуй, выйду полчасика погулять, – я схватил с вешалки свою ветровку, нащупал ручку входной двери и, повернув её, выскочил в коридор.

– Не особенно разгуливайся, скоро будет дождь! – предупреждающе крикнул Франц мне вслед. Но мне было всё равно. Я выскочил на улицу, залитую светом с эффектом «сепия», прищурился на рыжеватое солнце и мог легко смотреть на него не моргая.