Станислав Малозёмов - От дороги и направо

– Эй, Во-ова, здооров был! – заорал капитан и помахал фуражкой.

– Здооро-овей видали! – заорал с лодки Вова и три раза мигнул фарой.– Чегоо из графика вышибаешь?

– Воот у меня пацан тут. Сво-ой. В Гооро-одце забыл паспоорт в го-остинице забрать. Сделай добро-о. Подкинь парнишку доо Го-ороодца.

– А нехай прыгает! – Вова что-то подвинул в сторону на заднем сиденье.– Давай. Первый – по-ошел! Десантируйся.

Я напряг все свои спортивные данные и с портфелем наперевес переполз в скользкую лодку со скользкой «ракеты». Сел на заднее сиденье и понял, что Вова убирал. Двустволку. А на дне лодки лежала рация пехотная, резиновый костюм и полный набор профессионального ныряльщика плюс подводное охотничье ружьё.

– Вы тут спасателем работаете? – крикнул я.

Вова два раза кивнул лысой головой, но разговаривать не стал.

Только перед Городцом он сбавил ход и пошел к берегу, потом выключил огромный двигатель, тянувший корму вниз как якорь.

– Тут слезай, – скомандовал загадочный Вова. – Я мимо-о пристани доолжен на скоро-ости проойти. До Го-ороодца тут кило-ометр. Иди по хооду. Упрешься в пристань. Давай. Гуд бай. То-олкни меня назад.

Я оттолкнул лодку, мотор страшно зарычал, фара зажглась и пробила дырку во тьме метров на триста. После чего Вова исчез буквально за минуту. В абсолютной темноте можно было двигаться только по кромке берега, чувствуя сквозь туфли воду. Через час тихого осторожного хода я уткнулся в пристань. Подниматься на неё было незачем, в Городец идти некуда. Я пошел от берега к откосу, нашел кусок земли с травой, бросил портфель, достал пряник, поужинал сидя. Потом лег головой на портфель, посмотрел минут десять на ослепительные звезды и потерялся в мире волн, звёзд, шелеста каких-то листьев над головой, шепота легкого ночного бриза. Потерялся до утра, уснув тяжким сном великомученика.

В июле рассвет выпрыгивает с Востока мгновенно и рано. В половине пятого утра въедливый как комар луч поднял меня, довел до воды и окунул в Волгу лицом. Стало ясно, что я проснулся и во время сна вполне созрел для новых славных дел. Мимо городка я пронесся чуть ли не аллюром «три креста» и от скорости захотел есть. Сунул руку в портфель и отломил от пряника. Весь целиком брать удержался, поскольку не знал ближайшего своего будущего и не чуял подсознательно очередной дармовой кормежки. Ел медленно, проникая рецепторами в потрясающий вкус пряника. Чувствовались и ваниль, и мёд, и корица с шафраном, ещё какие-то неразгаданные наполнители. Всё это делало пряник самостоятельным блюдом. Для меня так сразу и первым, и вторым, и десертом. Дорога, по которой я шел мимо Городца, была классически русской. Ямы перемежались с буграми, колдобины – с островками глубоких впадин, доверху наполненных желтой пылью. Дождя, видно, не было с месяц. Сзади меня вдруг прорезался скрип с подвыванием, шаги тяжелые и два голоса – мужской и женский. Я сошел с дороги и остановился.

Ко мне приближалась большая толстая лошадь с мохнатыми ногами и никогда не стриженной гривой. Лошадь была серой и практически сливалась цветом с дорогой. Она тащила огромную телегу, заваленную в два человеческих роста бочкообразными мотками разных тканей. Перед тканями, свесив ноги в разные стороны телеги, спинами друг к другу сидели работники. Маленький мужик в серой соломенной шляпе и зеленой рубахе, ну и дама в брезентовых штанах да в ярко-розовой кофте.

Лошадь прошла мимо меня как мимо призрака, не скосив и глаза, а с моей стороны телеги болтались ноги мужичка. Ноги были обуты в кеды, надетые на шерстяные носки.

– Тпру! – приказал мужик лошади, которая тормознулась как вкопанная, разметав пыль из под копыт в свежий воздух, на возниц и, ясное дело, на меня.

– Эй, мо-олоодо-ой!– как бы поздоровался мужичок и опустил вожжи. – Ты кудоой-то-о так налегке? В гости к кому, ай как?

-В Сёмино мне, – я закинул за спину портфель. – Корреспондент я из Горького, из газеты.

– Нету такоогоо города,– встряла в разговор дама в розовом. – Нижний Но-овгороод есть. А что-о о-он теперь Гоорький – так то-о бесы придумали. Нельзя гороода по-друго-ому переназывать. Оодна беда от это-ого. Даже лоодки нельзя. Назвал её – «Ласто-очка» – значит «Ласто-очка», поока не рассыплется оот старо-ости. А закрасишь и напишешь там – ЛЮБИМАЯ ЛЮДКА, так и врежешься скоро-о или в друго-огоо дурака, или, не дай Бо-ог – в баржу насмерть. Нельзя с именами шалить. Имя вроде ты придумываешь. А егоо-то-о сам Боог даёт – по-одсказывает. Боога гневить – гадк-о-ое дело-о..