Владимир Молодых - Казачья Молодость

– Что ж, станицы нужны умные казаки. Но чтоб казак не свернул бы с нашего казачьего пути, его надо посвятить в казаки. Вот Грише, сыну старшему твоему, этого не сделали – и плохо! А вот Якова я, как крестный, решил освятить в казака в Соборе. Надо чтоб казачьим духом были пропитаны не только кровя наши, но чтоб и душа энтим духом наполнилась.

Мать, молча, слушала атамана, но в лице ее было пусто. Она стояла перед ним, будто в воду опушенная. Она знала, куда клонит атаман. То, от чего она, как могла, оберегала сына – теперь можно ждать только худшее.

– Ты не печалься, мать. Что делать? Такова наша казачья доля, – подправляя лихие атаманские усы, сказал казак. – Без коня – казак не казак!

– Конь и о четырех ногах спотыкается, – поперек вставила мать.

– Ну, да чему быть – тому не миновать. Ты вот что. Собери-ка к завтрешнему дню сына…

Атаман хотел запалить цигарку, но, глянув на мать, передумал. Он, поди, вспомнил, как приходил к нему жаловаться дед, что невестка запретила ему курить в избе.

– Ты собери ему всю положенную казаку справу, – говоря все это, он хитро улыбался в усы, будто он задумал подшутить надо мною. Нет, он просто знал, что будет в этот день в Соборе.

– Ну, Яков, ты готов стать казаком? – спросил меня на следующий день атаман, похлопывая меня по плечу и вновь как-то загадочно улыбаясь, заглядывая мне в лицо. – Ты запомни этот день, когда ты станешь казаком.

Он не сказал, что сегодня в Соборе будет молебен памяти святомучеников Флора и Лавра, имена которых носит наш Собор.

– Ведь ты, паря, – обратясь ко мне, заговорил крестный, – родился в день памяти этих святых. Но Флор и Лавр это покровители, во-первых, коней, а, во-вторых, они, значит, твои ангелы – хранители. Так что конь, мать, будет оберегать твоего сына, ведь он родился в день коня. Он, выходит, единокровный с ними…

Слова эти атаман, видно, не добавили радости матери. Ведь она как в воду смотрела: беда, действительно, войдет в наш дом от коня…

Я же был всему услышанному несказанно рад. Я уже дома почувствовал после этих слов атамана казаком. Выйдя на крыльцо, я к удивлению матери ловко сел в седло атаманского коня

Сборы начались. Тетка Лукерья, старшая сестра матери, вскоре после неудачных родов матери, будет жить в нашем доме, помогая матери в большом хозяйстве. В тот день тетка Лукерья обрядила меня в казачью справу, пошитую ею из отцовской казачьей формы. Я сел в тарантас с Петькой – атаман ехал верхом – и мы тронулись. Мать перекрестила меня и долго, выйдя из ворот, смотрела нам вслед. Проскочив мост через речку Песчанку, мы выехали на пыльный тракт, а там увал – и с него виден паром и взъерошенная бурунами быстрая река Шумная. Ни паром, ни то, как мы въехали в город – ничего этого в памяти моей не отложилось и не осталось. Зато хорошо помню сам город. Меня ослепил блеск от солнца в стеклах огромных, как мне показалось, витрин. Поразило обилие вывесок и повсюду множество флагов. И над всем этим миром звон и гул колоколов с колокольни Собора. Был соборный праздник святомученников Флора и Лавра. С Казачьей Горки, куда мы въехали от парома, Собор возвышался во всем своем величии роскоши золотых куполов. Да, я, было, забыл, что мы по дороге заехали на рынок и крестный купил мне новые по ноге сапожки. «Ну, теперь ты в полном аккурате», – сказал атаман.

В городе праздник был повсюду. С набережного бульвара был слышен гром оркестра. Вся площадь перед Собором была запружена народом. Вокруг Собора кольцом стояли казаки и юнкера кавалерийского училища. Атаман знал, по какому поводу здесь усиленная охрана. Оставив с Петькой тарантас, крестный взял меня себе в седло. Мы свободно проехали знакомый атаману казачий кордон. Посторонились перед есаулом даже юнкера, но офицерский заслон нам пройти не удалось. Нас остановили, и дали атаману понять, что идет молебен по случаю посещения города наследником престола. Произошла заминка. Что было дальше – мне расскажет крестный… Воспользовавшись заминкой, я соскользнул с седла и под брюхами коней прошел всю охрану и оказался в Соборе. Меня все здесь поражало: и обилие свечей и звуки песнопения вперемежку со словами молитв. И все это завораживающе гремело под сводами купола Собора. Вокруг множество людей, но больше всего военных. Меня повлекло туда, откуда шли голоса. Никто не останавливал мальчика в военной форме. Мне даже уступали дорогу. И только ближайшая от цесаревича охрана остановила меня. Но меня уже было не остановить – я требовал, чтобы меня пропустили. На шум обернулся наследник и попросил меня к себе. Он стал расспрашивать – кто я и откуда? От множества пышно и богато одетых людей я потерял дар речи. Вскоре все прояснилось, и появился мой крестный. Он все объяснил: что, мол, привел меня сюда для посвящения в казаки. И вот что еще скажет наш атаман: «Прошу извинить, Ваше Величество, за дерзость этого мальчика, желающего стать казаком в день памяти святых. Я же, видит Бог, не знал, что ваша особа здесь. Я атаман станицы Монастырской». На эти слова атамана наследник, как скажет потом крестный, заметил, что коль он атаман всего казачьего войска России просит отслужить молебен в честь нового казака в казачьем войске. И, когда отгремели слова молитв в честь всего казачества и нового казака, наследник снял с себя серебряный крестик и повесил на меня. Еще дорогой атаман почему- то учил меня словам, которые я должен сказать после посвящения. И вот теперь я опустился на одно колено и заверил будущего царя, что буду верно служить трону и нашему Отечеству. Цесаревич и люди вокруг него рукоплескали мне, а дамы от умиления подносили платочки к глазам. Теперь народ широко расступился, посматривая на крестик, что поблескивал у меня поверх гимнастерки. А следом за мной шла высочайшая чета…