Александр Цуканов - Смерть старателя

На том и расстались сухо и вежливо, будто и не было десятилетней дружбы. Похоже, сторожился Барабанов, прослышав, что повязали в Уфе Цукана, держали под следствием, а после выпустили, как ни в чем не бывало. Любой опытный каторжанин призадумается, узнав про такое. Два месяца с лишним Аркадий не выпивал водки, а тут накатило желание. Зашел по дороге к своей пятиэтажке снова в «Ахтамар». Знаменитый тем, что сюда не пускали в спецовках и подавали «по благородному» только шампанское, коньяк, зато без ограничений и хорошего качества, и он пил фужер за фужером и, казалось бы, не пьянел.

В Якутске дома прятались под огромными снеговыми шапками, на окраинах во дворах громоздились квадратные глыбы разноцветных помоев, в небе висели дымные столбы от множества котельных, мороз утром прихватывал щеки и губы, но дворовые собаки, почуяв весну, сбились в стаи, носились по улицам города с веселым визгом и лаем. Таксист по пути в аэропорт балаболил о наболевшем, о том, что механик за тормозные колодки, сволочь такая, потребовал трешку, а слесаря так и вовсе охамели: переставить баллон – давай рваный и не спорь… И всем дай, дай, словно червонцы на дороге валяются. Аркадий беспечно поддакивал. Командировка в Благовещенск на завод насосного оборудования казалась ему увеселительной прогулкой. По радио передали прогноз погоды: в Благовещенске днем около ноля. Настоящая весна. Поэтому он взял с собой плащ с шерстяной подкладкой и ботинки, прикидывая, что полушубок и унты можно будет оставить в багажном отделении и налегке прогуляться по городу, когда подпишут накладные на отпуск товара, а то, что подпишут, в этом он не сомневался, имея в кармане записку от старого колымского кореша и хороший якутский презент…

Когда Ан-24 тяжело с подсадом оторвался от взлетной полосы, взяв курс на юго-восток, сразу стало спокойнее. Передний ряд возле переборки в багажный отсек пустовал. Цукан перебрался туда, ощущая неприятную тяжесть в голове и желудке после загула в кафе «Ахтамар». Странный рейс, пассажиров всего-то человек десять, прикинул он, умащиваясь на сиденьях в своем полушубке. Проснулся в непривычной тишине. В хвосте салона бились в истерике женщины, которых пытался успокоить молоденький бортмеханик, подсовывая под нос вату с нашатырем.

– Что случилось?..

– Планируем. Перебои с топливом. Идет проверка бортовых систем. Без паники. Возможна вынужденная посадка…

Облачность мешала разглядеть землю. Но вот в прорехе меж туч мелькнула река, и тут же самолет все так же беззвучно взмыл вверх, огибая каменистый хребет, затем плавно пошел на снижение под истеричные вопли женщин и матерщину мужчин. Заснеженный лесистый склон замелькал в иллюминаторе, следом оглушительный треск. От ударов оба кресло вырвало с корнем, по инерции вдавило в перегородку багажного отсека, нагромоздив сверху кучу вещей и тел пассажиров.

Цукан на карачках выполз из завала, испачкав ладони в крови. В задней части фюзеляжа зияла огромная дыра. Самолет переломился пополам, ударившись о склон сопки.

Глаза заволокло туманом, Цукан предположил, что начинается пожар, такое однажды видел в кино. Торопливо полез через вещи и кресла, пробрался к пролому и без раздумий маханул вниз, увязнув по колено в снегу. Словно пловец, выгребая руками, побрел в сторону от самолета, ожидая взрыва топливных баков. Успел прилично проползти по снежной целине, когда метрах в ста вверх по склону взвился огненный столб, следом ударная волна накрыла, вжала в снег, как когда-то при мощных артобстрелах. Следом взметнулся второй столб пламени. Снег плавился и шипел, в небо поднимались клубы пара и дыма.

Самолет проломил на пологом склоне сопки длинную просеку. От ударов об сосны сначала срубило оба крыла вместе с двигателями и бензобаками, затем при ударе о камни переломился корпус и хвостовое оперение. Словно огромная серебристая рыбина с большими рваными ранами самолет лежал в речной долине, прижатый с запада покатыми забайкальскими сопками. Огонь буйствовал долго, оголив юго-восточную боковину сопки, но вскоре сошел на нет, прибитый снежной метелью. Цукан лежал на спине, осыпаемый мартовским снегом, неимоверно болела вся левая часть тела, ухо распухло, а когда попытался подняться, то заштормило, как после выпитой бутылки водки. Он ждал, что кто-то выберется из самолета или хотя бы позовет на помощь, тогда, пересиливая боль, пошел бы помогать… А никто не кричал, не ругался, только там, вдали, трещал местами огонь, пожирая облитые керосином деревья. Посидел на корточках, пытаясь восстановить диоптрию, избавиться от тумана в глазах и подступающей тошноты. Приложил к полыхающему уху ком снега, обтер лицо, и стало немного легче.