Людмила Салагаева - Чей-то зов

Где-то на полпути привычная степь с пологими сопками и отвалами породы сменилась ущельем между двух хребтов, поросших густым лесом. Несколько раз пересекли одну и ту же порожистую, гремучую, золотоносную речку, и, наконец, поезд, спотыкаясь на поворотах, свистя и разбрасывая клубы дыма, въехал в небольшой городишко, похожий на лукошко, где курица высиживает птенцов. Прямо от станции к дядиному жилью вела натоптанная в траве тропинка.

Дом поразил меня великолепием деревянной веранды, охватывающей его по периметру. Он возвышался на холме как маленькая крепость. Палисадник вокруг строения был полон сиреней, черёмух и белоствольных берёз. Пение птиц и жужжание пчёл усиливало праздничное настроение.

Нас встречала вся семья. Дядя Тимофей, большой и весёлый, передвигался на своей деревянной ноге так ловко и легко, что мы невольно стали вторить ему. Получалось вроде танца. Он расцеловал всех, обнял милую, подвижную женщину с головой полной мелких рыжих кудрей, она держала на руках дитя, и с гордостью и любованием представил:

– Это Ася, сокровище мое. Она нам таких вкусностей наготовила. Мойтесь, да и к столу!

В моей голове уже давно тоненько пелась мелодия счастья, именно под неё мы все кружились, как во сне, медленно вглядываясь друг в друга. И тут в нашу небольшую компанию ворвались трое мальчиков разного возраста, одинаковыми были их огненно-рыжие головы с перепутанными, как у Аси, кудрями. Они двигались быстро и шумно. Самый маленький, трехлетний, ткнулся мне в колени и протянул пучок красного клевера.

– Это Андрюшка, твой брат, – крикнул дядя, – Леха-с порванным ухом – он у нас заметный, Ваня – старший.

Родителей повели в комнату, для нас приготовленную, а мальчики увлекли меня и мою сестру Лиду на веранду, откуда исходили густые запахи трав и плодов. На дощатом полу стояли бочонки с плавающими в них грибами. Тёмная поверхность воды колыхалась, усеянная, как кувшинками, беленькими маленькими шляпками. Несколько корзин с яркими подберезовиками заняли скамью у окна.

– Сегодня собрали, – пояснил Ваня.

Над головой покачивались связки сохнущих трав, от сморщенных пучков земляники шёл сладкий дух вкусного чая, шуршащие березовые веники сулили зимой воскресение переживаний волшебного лета. Лёгкие батистовые занавески парусили на ветру и, казалось, что это корабль с дарами леса плывет в небо…

Мальчишки выкатили самокат, видимо собственноручно сделанный, и предлагали покататься, но пришлось вежливо отказаться – веранда таила немало невиданных вещей, мне хотелось остаться с ними наедине. Например, заглянуть внутрь кожаного потрескавшегося саквояжа с блестящей застежкой. Он стоял на высоком одноногом столике и выражал готовность служить. Заметив мой интерес, Леха крикнул:

– Там яйца, мы держим в нем яйца. Раньше здесь жил доктор. Он умер. Это его штуковина.

У меня защипало в носу – так жалко стало, что доктор не может увидеть, как верный товарищ все еще ждет его… Чтобы не расплакаться, пришлось подойти к висящей на гвозде шляпе из белого кружева с широкими полями и выцветшей голубой розой. Голубая! Она восхитила меня. Как жаль, что надо в гостях вести себя по правилам и ничего не трогать. Шляпа, казалось, была довольна – ведь я обошлась только взглядом!

В углу стояла клетка, должно быть, птичья. Дверка открыта, а внутри проволочное сооружение и засохший букетик васильков. К ним-то и потянулась моя рука, но предупреждающий крик мальчиков: это мышеловка! испугал и смутил меня до густого румянца.

Деликатно пропустив протез, прикорнувший также в углу, я пообещала себе пробраться на веранду рано утром, когда все еще будут спать, и продолжить знакомство.

Маленькая моя сестричка, влекомая запахом, нашла стеклянную банку с янтарным медом и, вооружившись ложкой, отгоняла летавшую над ней пчелу.

Шумно разговаривая, вернулись взрослые, и дядя несколько театрально возвестил:

– Пообедаем, чада мои!

Загребая мальчишек длинными руками, тихо прошептал им что-то личное. Обласканные, они засмеялись в ответ. Приязненные чувства, гуляющие по всему дому, коснулись самого сокровенного в душе, по чему образовалась тоска. Дядя тотчас заметил, обнял меня за плечи и повел в столовую.

Два цвета – чёрный и белый создавали чёткий ритм. Буфет из морёного дуба, занимавший полстены – наследство жившего здесь доктора – был похож на большую добрую женщину в фартуке с множеством карманов. В его утробе солнце высвечивало драгоценный блеск стекла и фарфора; баночки с вареньем, подвязанные кокетливыми платочками, таили немыслимую сладость лесных ягод, умноженную кулинарными ухищрениями хозяйки.