Иван Банников - Последний прыжок

То есть у похитителя было каждый раз очень мало времени, чтобы снять картину со стены и унести. Но не шёл же он с кучей картин в руках по залам! Значит, он должен был их куда-то прятать. Но куда? Или передавал кому-то? Женщине, о которой упомянул начальник охраны? А куда та, в свою очередь, их девала?

Вернулась директриса, и Люба вышла из состояния глубокого раздумья и быстро допросила оставшихся работниц залов. Ничего нового она так и не узнала.

– Ирма Нормановна, помогите мне, пожалуйста, – попросила она, беря в руки схему музея. – Давайте с вами обозначим на схеме расположение украденных полотен. Цифрами, в соответствии с моим списком.

– Легко.

Люба тут же прониклась к директрисе ещё большим уважением. Та, видимо, знала буквально наизусть каждое произведение, висящее на стене. Ловко и со знанием дела женщина проставила аккуратные цифры.

– Так, на первом этаже похитили всего четыре картины, а остальные восемнадцать со второго. Это нам о чём-то говорит?

– Ровным счётом ни о чём, – пожала плечами Ирма Нормановна. – Не улавливаю никакой связи. Разные авторы, разные периоды, совершенно разные художественные направления. Я бы не сказала, что это выглядит как… – она замолчала.

– Как заказ коллекционера, – закончила Люба за неё.

– Именно.

Обе помолчали, думая о разном.

– Мне не даёт покоя один момент, – девушка вздохнула.

– Какой же?

– Допустим, что неизвестный нам пока злоумышленник просто воспользовался праздношатанием персонала и похитил картины в момент отсутствия людей на вверенной территории. Надо обладать жуткой ловкостью или находиться в сговоре, чтобы такое провернуть…

– Но ведь прибор показал, что мои работники не имеют отношения к краже, – довольно жёстко отреагировала директриса, защищая себя и учреждение.

– Показал, – согласилась Люба. – Но вы вот можете себе представить, чтобы человек ходил по залам, неся в руках ворох картин, в том числе и самых огромных, которые и впятером не унести?

– Не могу, – была вынуждена согласиться начальница музея.

– Вот и я не могу… Он должен был их кому-то передавать. Пусть даже он и снимал со стен в одиночку, как утверждает ваш Григорий.

– Я сама видела некоторые записи, – Ирма Нормановна поджала губы. – Он действовал самостоятельно… Но не только он… И… И когда вы увидите то, что видели мы, то будете куда больше нас обескуражены и поражены.

– Мне не терпится обескуражиться и поразиться, – Люба встала и смотала провода прибора. Потом посмотрела на директрису в упор.

Та поняла её тяжёлый взгляд.

– Вы ещё не побеседовали со мной.

– Правильно.

Люба обратно размотала провода, Ирма Нормановна изящно опустилась на стул и терпеливо перенесла подключение прибора.

– Вы украли картины? – спросила Люба в упор, сканируя каждую мышцу лица собеседницы.

– Нет, – уверенно ответила директриса, глядя ей прямо в глаза.

Люба задала ещё несколько вопросов, подходя к теме кражи то так, то этак, но прибор упорно демонстрировал непричастность начальницы музея к преступлению века. В конце концов девушка спросила, пряча разочарование:

– В здании музея есть какие-нибудь потайные ходы или скрытые помещения, о которых никто не знает?

– Точно нет, – тонкие крашеные полоски бровей изогнулись в изумлении. – Зач… А-а. Поняла. Чтобы уносить картины минуя глаз работников. Нет, ничего подобного в здании нет. Картины можно было вынести только через сами залы, другого пути нет.

– Тогда пойдёмте.

Люба встала, собрала прибор и убрала его в чемоданчик. Ирма Нормановна тем временем поправила волосы и проверила макияж.

Они прошли по коридору, спустились этажом ниже, прошли другим коридором, преодолели громоздкую металлическую дверь с электронным замком (пока директриса вводила пароль, Люба с преувеличенным вниманием рассматривала ногти) и оказались на первом этаже музейного комплекса. К ним навстречу бросился охранник, но Ирма Нормановна отослала его решительным взмахом руки.

Хозяйка музейного мира ориентировалась по карте в голове, Люба же посматривала на схему в руках. Сначала они посетили сорок четвёртый зал, из которого украли «Красавицу» Кустодиева, потом посмотрели на стены сорокового зала, потерявшего «Девочку с персиками» Серова, затем постояли в тридцать седьмом зале, откуда умыкнули «Вечерний звон» Левитана, под конец потоптались в тридцать пятом зале, лишившемся «Московского дворика» Поленова.