Одно время Быков создал себе канал на «Ютубе» и открыл страничку в «Инстаграме». Все вокруг твердили ему, что без этого современному человеку, особенно художнику, ну просто никак. Он честно и старательно загружал в интернет ролики и фотографии, пока однажды не решил проконтролировать, сколько времени торчит у экрана ноутбука или мобильника. Выходило, что два-три часа его жизни ежедневно пожирается виртуальным пауком, раскинувшим свои сети по всему свету. В пересчете на месяцы и годы получалась пугающая цифра. С тех пор интернет стал для Быкова исключительно источником нужной информации, а не средой, где ему предлагалось вариться бесконечно. Свободного времени сразу стало больше, и, надо сказать, ему всегда находилось применение.
Вообще борьба с собственными вредными привычками была бесконечной. Бросил курить, пристрастился к кофе, отказался от сладкого, завис на каком-нибудь дурацком сериале, который и смотреть уже невмоготу, и удалить жалко. Так и проходила жизнь в постоянной борьбе с собой, но Быкову это даже нравилось. Одерживать победы над собой было не менее интересно и важно, чем над враждебными стихиями и людьми.
Ночью Быков не просыпался и не ворочался, так как не ожидал от завтрашнего мероприятия никаких неожиданностей. Позавтракал он умеренно и почти аскетично. Покидая номер, он окинул взглядом свое отражение в зеркале с явным удовольствием. За минувшие полгода, когда Быков исключил из своего рациона сдобное и сладкое, он сбросил килограмм десять, и это, бесспорно, пошло ему на пользу. Он заставил себя бегать и плавать не реже двух раз в неделю и иногда, совершая героическое усилие над собой, даже посещал спортивный клуб. Он больше не был тем грузным увальнем, в которого превращался во время перерывов между своими похождениями. Усы и вольно растущие кудри тоже остались в прошлом. Нынешний Дмитрий Быков являл собой подтянутого загорелого мужчину лет сорока пяти, который притягивал женские взгляды. Одним словом, Быков изменился и был доволен собой.
На сессию он надел голубые джинсы и джинсовую куртку, потому что, несмотря на так называемое индейское лето (именуемое в наших краях бабьим), было довольно прохладно, а возле водопада, как нетрудно было догадаться, дули ветры и носили водяную пыль.
Быков отпустил такси. Дальше он пошел к Ниагаре пешком с кофром и фотоаппаратом через плечо. Полностью панорама водопадов открылась ему со смотровой площадки, которая располагалась примерно в полукилометре ниже их по течению, где обменивались мнениями возбужденные туристы. Спуск на дно ущелья обеспечивали кабины современных лифтов. У причала стояли прогулочные суда, которые с высоты казались игрушечными корабликами, особенно на фоне огромной, мощной и никак не желающей успокоиться после прыжка реки. Она вся бурлила, кипела и бесновалась, неистовствуя в каменной ловушке.
Быков направился не к кораблю, на который выстроилась очередь, а к присланному для его личного пользования катеру.
– Мистер Быкофф? – спросил улыбчивый мужчина в морской фуражке и дождевике с откинутым капюшоном. – Я знал, что вы прибудете раньше, поэтому и сам поторопился.
– Хочу осмотреться, – сказал Быков, пожимая протянутую руку, твердую, как кремень.
Они говорили по-английски. Собеседник Быкова, Кен Саймонс, изъяснялся с несколько гнусавым американским акцентом, затрудняющим восприятие.
– Это правильно, – сказал Саймонс. – Я тоже люблю основательно подготовиться, чтобы понимать, что к чему.
– В этом мы похожи, – произнес Быков из вежливости. Нужно же было что-то сказать.
Мимо проплыло суденышко, которое, преодолевая течение, двинулось от пристани с лифтами к водопаду. Люди на палубе были одеты в дождевики, такие же, как на Саймонсе, только красные, а не желтые. Яркий цвет, несомненно, был избран для того, чтобы свалившегося в воду человека было легче найти. Без дождевика соваться к водопаду было бы безрассудством. Там все было затянуто влажной мглой, в которой проступали и исчезали призрачные радуги.
– В путь? – спросил Саймонс.
– Поплыли, – согласился Быков.
– Тебе следует пристегнуться, Дима. Там качает.
– Я не в первый раз плаваю, Кен. Справлюсь.
Саймонс изобразил одну из тех вежливых улыбок, на которые мастера американцы, скрывающие недовольство.
– Руки у тебя будут заняты камерой… Я правильно понимаю, Дима? Это значит, что ты не сможешь держаться. Если ты свалишься за борт, у меня будут неприятности. Я не хочу никаких неприятностей. Поэтому или ты пристегнешься, или поищешь себе другую лодку. Без обид.
Читать дальше