Александр Димидов - Четыре унции кофе

Некоторое время спустя меня разбудил легкий стук в дверь. На пороге появилась Хлоя. Заплаканное лицо, скомканная салфетка в руке. Мы поцеловались. Вернее, она прикоснулась губами к моей щеке с пробивающейся щетиной.

– Ты должен уехать – первое, что сказала она, присев у кровати.

Я покачал головой:

– Только с тобой.

Она взяла мою руку, поднесла к губам:

– Прошу тебя.

Я прикоснулся к ее коже:

– Мы можем уехать вместе, куда угодно. Ты, я и Чак.

Она мгновенно стала серьезной:

– Меня он не тронет. Тем более Чака. Он даже приблизиться не смеет, у него судебный запрет.

– Может быть, – согласился я, но на его псов этот запрет не распространяется.

– Ты не понимаешь, – она изобразила ужас. – Это страшный человек. От него сбежать невозможно.

– Давай попробуем, – не сдавался я.

Она встала и отвернулась к окну:

– Я уже пробовала. Четыре города за десять лет.

Я расклеил ссохшиеся губы в улыбке:

– Значит, я мог стать пятым твоим ухажером, закатанным в асфальт.

– Дурак, – бросила она, не поворачиваясь. – Это я вызвала копов. Должна была ехать к тебе, и вдруг кто-то позвонил из школы, просили срочно явиться. Я поехала, а потом додумалась перезвонить Чаку. Он сказал: все ок, мам, все нормально, ни сном ни духом. Ну, я и поняла.

– Давай потеряемся, – прошептал я. У меня есть деньги. Нам хватит.

Она не ответила. Долго стояла, разглядывая что-то за окном.

– Ты не понимаешь, – произнесла она наконец. – Он – отец Чака. Е-нутый на всю голову, но отец. Для него он готов сделать все, что угодно. И потом… – она запнулась. В палате повисло минутное молчание.

– Ну да, сказал я, он тебя любит.

Я ухмыльнулся:

– Понравилось жить в золотой клетке?

Она обернулась. Посмотрела мне в глаза. Затяжным, пронзительным взглядом. А потом, не проронив ни звука, вышла из палаты.

Под вечер мне сделали перевязку и поменяли капельницу. Обычно при сотрясениях нарушается сон, сказала сестра, поэтому мне дали снотворного. Я лежал, отстраненно наблюдая за тем, как краски дня постепенно бледнели, уступая всепоглощающей серости, все более и более зыбкой. На противоположной стене под потолком висел телевизор. Я не включал его. Последний раз я попал в госпиталь в тринадцать, когда мне удалили аппендицит. Это была другая больница, в другом штате. Почти двадцать лет назад. Но, похоже, не все меняется в этом мире.

В ящике тумбы вместе с носовым платком, визиткой шерифа и начатой пачкой «Холс» лежал мой мобильник. За выходные он так ни разу и не зазвонил.

Когда меня выпустили в понедельник, я первым делом вызвал такси и отправился за машиной. Все это время она простояла там, где была припаркована, – у гаража злополучного дома. Звонить в дверь я не стал. Домой приехал ближе к полудню. Принял душ, побрился, переоделся, собрал все необходимое. Винная коллекция перекочевала в картонный ящик. Часть вещей я упаковал в багажник, остальное – в основном одежду – сложил на заднем сидении.

По дороге в Мид я думал, что сказать Грисби. Весть о моем увольнении он воспринял стоически и поинтересовался причиной. Мне ничего не осталось, как сыграть. Я соврал, что после госпиталя не могу концентрироваться на деталях:

– Проблемы с памятью. Врачи говорят, такое бывает после травм.

Он по-отечески опустил руку мне на плечо:

– Возьмите отпуск.

Я покачал головой.

– Что ж, – выдохнул он, – очень жаль.

Время для Мида было уже позднее, мне не удалось попрощаться с коллегами, избежав при этом пространных объяснений. Я любил эти стены и покинул их с тяжелым сердцем. Солгавший единожды, будет лгать впредь, подумалось мне.

И я поехал в полицейский участок. Визитка, оставленная копом, пришлась кстати, меня приняли без проволочек. Проблема была в том, что, просматривая список моих вещей, составленный полицией, тогда в больнице я позабыл о стволе. Его в перечне не было. Хотя я точно помнил: во внутреннем кармане пальто лежал ругер с полной обоймой. Видимо, перед тем, как отнести меня в свой седан, те двое успели пошарить по карманам. А может, там же на месте перепрятали или избавились от чужого ствола, завидев полицию. Как бы то ни было, оружие исчезло. Пикантность ситуации состояла в том, что я так и не выяснил, имел ли я право носить его с собой. Хранить – да, бесспорно. Таскать в карманах или кейсе – не уверен. Пришлось соврать, что, когда я забирал машину утром, из бардачка исчез пистолет. Я готов был заплатить штраф. Все же это лучше, чем ствол с моими отпечатками, всплывший при ограблении банка или бандитских разборках. Меня внимательно выслушали и попросили заполнить рапорт о потере оружия. На том и разошлись.