Сергей Алексеев - Белое пятно

Кроме казаков сюда никто не ходил, перед войной геологи наняли отца проводником и прошли весь кряж вдоль и поперек. Ни золота, ни других полезных ископаемых не обнаружили, топографы так вообще здесь не бывали, район значился белым пятном. И не только на картах – сказывалась якутская молва про обиталище злых духов. Лука Прокопьевич пошел с геологами не один – всех сыновей взял, чтоб пристрастить к этому делу. Двое старших сразу как-то большого интереса не проявили, за птицей охотились да костры на забаву жгли, а поскребыш Ерема от инженеров не отходил, ему даже молоток дали, камни колоть. Вот он ходил и колол – упавшие звезды искал, кто-то из геологов надоумил.

И однажды отстал и исчез! Все поисковые работы прекратили, три дня тайгу прочесывали, орали и стреляли, по ночам в подвешенное еловое бревно били, чтобы на звук вышел. И уже подумали, зверю в лапы попал, а Лука Прокопьевич третью ночь не спал, ну и сморила его под утро у костерка. И вдруг поскребыш за плечо его трясет:

– Батя, пойдем в шалаш спать? А то я замерз…

Отец глаза открыл, думал, грезится от горя, но глядь – Ерема стоит со своим молотком, полную сумку камней разных набрал.

– Где же ты был, сынок? – обрадовался он и сына ощупал. – Четвертые сутки тебя ищем!

– Я далеко и не уходил. – признался Ерема, – С утра вон к той горке сходил и назад…

Он с детства тайги не боялся.

По началу к этому отнеслись, как к ребячьему озорству и хитрости, чтоб от отца не влетело, рады были, что парень нашелся и простили. А он ходит за геологами и канючит, мол, посмотрите мои камешки, полезные ли эти ископаемые? Один инженер и стал смотреть, чтоб отстал, но сумку вытряхнул, а там самородное жильное золото, магнетит, кобальт, вольфрам и много чего еще. Ничего подобного геологи в Соржинском кряже и близко не встречали!

– Где взял? – спрашивают. – Веди, показывай!

Ерема их повел, но сколько бы рудознацы камней не колотили – ничего подобного нет. Несколько дней водил, сам молотком бил по глыбам и диву давался – ни одного полезного ископаемого! Геологи тогда самого Ерему и Луку Прокопьевича заподозрили в хитрости, дескать, сами знают, а показать не хотят, чтоб потом поживиться. И даже деда сюда приплели, мол, слышали, он у вас хоть и красных партизанах был, но колдун. Про него и в самом деле ходили такие слухи, однако же напрасные.

И второй случай был, когда престарелый дед Прокопий умер. Ерема после армии охотился первый сезон, и отец послал старшего сына Ивана за поскребышем, дескать, не хорошо будет, если не проводит в последний путь. Иван хорошо знал лишь свою половину Соржинского кряжа, однако и на другой половине часто бывал, но тут побежал на лыжах прямицами и не нашел ни брата, ни избушек его, ни даже набитых путиков и следов! Будто сквозь землю Еремины угодья провалились!

Переполошился, прибегает в Потоскуй через два дня и едва сам на похороны успел. А поскребыш сидит возле гроба как ни в чем не бывало, деда оплакивает. Тот Ерему очень уж любил, и посоветовал взять ему дальние южные угодья Соржинского кряжа, мол, всегда с добычей будешь, если душа чиста. Оказывается, еще вчера Ерема сам с промысла прибежал, говорит, будто дед его в затылок ткнул – а он любил внукам тычки давать, и говорит:

– Ну-ка поди да проводи меня в последний путь.

Вот Ерема и сорвался. Про его деда слава ходила, будто он и в самом деле колдун: бывало, придет с промысла весной и говорит казакам, кто землю пахал:

– Нынче пшеницу не сейте, не урожай будет. Рожь сейте.

Кто не послушает, ни с чем оставались. Или когда золотая лихорадка началась, напророчит, чтоб на такую-то речку артелью не ходите, пусто будет. А казаки смекают, мол, дед Прокопий на это место вздумал сына своего, Луку послать, потому так и говорит. Соберутся, пойдут на все лето и к зиме приносят по щепотке – даже провиант и табак не окупить. Однако более всего дед отличился своим колдовством в гражданскую войну, когда казаки ни к белым, ни к красным не примкнули, дескать, мы за царя, а не молодой уже Прокопий записался в красные партизаны, сам с винтовкой и шашкой ездил и других агитировал за Советскую власть. Мол, она, эта власть, самая подходящая и для казаков, и для промысловиков и непременно победит. Некоторые послушали деда, тоже в партизаны ушли, а скоро так и вышло, Советы победили, и Прокопия хотели даже в партию принять и председателем сделать. Но он сказал, дескать, не ради этого воевал, и ушел в Соржинский кряж. За ним сначала сына Луку посылали, потом целой делегацией ходили – посчитали, не дело это, когда зачинатель партизанского движения и борец за Советскую власть отшельником живет. Никто сыскать не мог! Решили, сам погиб, либо беляки, что прятались еще по тайге, убили и под мох сунули. Именем партизана Осягина прииск назвали, улицу в Потоскуе и памятный столб установили. А спустя пять лет он вдруг является живой и здоровый, с семьей своей, с родней повидался и опять в тайгу.