Анна Бардо - Тень Мануила

– Если только не…

– Что «если только»? – без особой надежды спросил я.

– Послушайте, Леон, вы, кажется, пишете диссертацию не совсем на тему итальянского Возрождения?

– Да, это верно…

– Кажется, ваша диссертация касается…

– Истории Византии, – вывел я его из затруднительного положения.

– Кхм… Да-да, вот именно… Византии… Византии… М-м-м, ну так вот… У нас для вас есть одно место, но оно… как бы вам это сказать… не в Италии.

Я бы не понимал, чего он так мнется, если бы не выучил в Милане одну замечательную особенность всех людей, его населяющих: они не считают нужным находиться где-либо за пределами своего прекрасного города, потому что за его пределами, куда ни глянь, везде одна лишь клоака. И было совершенно понятно, что то место, куда он хотел меня отправить, казалось ему просто несусветным ужасом. Словом, он и вправду переживал из-за того, что не может предложить мне ничего лучшего.

– Так вот, раз уж вы, Леон, специалист по истории Византии, почему бы вам не попробовать себя как раз в этой… в этой самой Византии?.. Ну, знаете… в Стамбуле. Мой коллега в Стамбуле как раз ищет специалиста по византийским древностям… Там у них в музее археологии огромное количество любопытных экспонатов…

Сказав это, он едва ли не поморщился от отвращения. Но я-то готов был, кажется, подпрыгнуть от радости, потому что ничего лучшего даже не мог себе и представить.

– Я согласен! – радостно выпалил я.

Директор школы испытующе посмотрел на меня, и на его лице проскользнуло нечто похожее на облегчение, чего он, впрочем, явно не выказал.

– Вот и славно… Вот и славно, Леон! Я, признаться, боялся вас несколько разочаровать.

Он еще долго оправдывался насчет того, почему именно он меня туда отправляет, но я, к сожалению, ни слова не помню, потому что больше его не слушал…

Было еще очень рано, когда спустя всего лишь пару дней я оказался в самолете, приземлившемся в аэропорту Сабихи Гекчен в Стамбуле. По дороге из аэропорта меня встречали древние полуразвалившиеся и заросшие кустарником стены Феодосия, дворец Вуколеон и утро нового дня, сулящего мне невообразимо интересную работу.

Я специально выбрал утренний рейс, чтобы успеть немного побродить в одиночестве. Автобус из аэропорта, двигавшийся мимо древних городских стен, привез меня к изящно-уютной Новой мечети, рядом с которой в этот час было практически безлюдно: кроме меня, на площади сидело лишь несколько попрошаек, а в углу два торговца уличной едой готовились принимать своих первых покупателей. Да еще была стайка голубей, то спокойно воркующих и собирающих крошки с умытого ночным дождем асфальта, то обеспокоенно взлетавших, чтобы рассесться на выступах минаретов, и шум от голубиных крыльев повисал в воздухе, отражаясь от мраморных стен.

Больше не было ни души. Я остался с городом один на один, взволнованный и радостный от долгожданной встречи, и вместе с утренним солнцем, золотившим древние стены, влился в бесконечные узкие и широкие базарные улочки.

Дойдя наконец до музея археологии, я долго бродил по его двору в ожидании открытия, осматривая экспонаты, с которыми мне предстояло работать в самое ближайшее время. Вот саркофаги, в которых некогда лежали тела багрянородных императоров, вот обломок портика древнего храма Полиевкта, от которого, кроме этого самого обломка да еще двух пилонов, украденных венецианцами, осталось только каменное основание. Но если сложить все эти детали, как мозаику, у себя в голове, то вместо каменных руин появится великолепный храм, потрясающий своими резными мраморными узорами. Вот львиноголовый питьевой фонтан, вероятно украшавший одну из городских улиц…

Все это когда-то было полно жизнью, окружало людей со всех сторон, дарило им ощущение гармонии и красоты, ощущение величия их города, а теперь было лишь обломками чего-то прекрасного, но мимолетного, смертного и хрупкого…

Я настолько увлекся своими философскими мыслями, что совершенно не заметил, как ко мне подошел какой-то человек, встал рядом и заговорил со мной, будто понимая и слыша все, о чем я размышлял в тот момент.

– Когда я смотрю на все это, в голове у меня оживает совершенно другой город…

Я обернулся. Нет, русская речь испокон веков здесь вовсе не была редкостью, гораздо больше меня удивило то, что эти самые обломки кого-то еще, кроме меня, заинтересовали столь ранним утром.

Голос принадлежал чуть полноватому, но очень высокому и еще довольно молодому человеку восточной, но вовсе не турецкой наружности. Скорее он напоминал индуса и выглядел немного нелепо в клетчатом твидовом пиджаке и рубашке, на манжетах которой красовались серебряные запонки. Начинался невероятно теплый апрельский день, и его элегантный костюм казался не слишком-то подходящей для жары одеждой. Но человек не торопился снимать свой пиджак, а, напротив, чувствовал себя в нем, как мне показалось, довольно комфортно – будто в панцире, оберегающем его тело.