Тея Виллер - Блики прошлого. Наследие

Олесь Хмельнов, был чуть ниже ростом Мальвиля, но, что греха таить, стройнее, подтянутее. Не знай, Николай Романович его много лет, как высококлассного специалиста, человека, воспитанного в лучших традициях благородных семей, не способного на пройдошливую ложь, в красном плаще лицемерия, он не был бы спокоен за ту, с кем прожил немало лет. Вот и тогда, когда Кармина сделала свой выбор в пользу Хмельнова, Николай Романович не изменил к нему своего отношения. Олесь же пришел к нему, как-то вечером и предложил поговорить. За рюмочкой хорошего коньяка, беседуя о делах, Олесь никак не мог перейти к другой и самой трудной части разговора, которая была для него сейчас наиважнейшей. Николай Романович, со своей стороны, видя это, не мог помочь сделать плавный переход, так как не знал, о чем пойдет речь. Наконец, после затянувшейся паузы, Олесь набрался храбрости и выпалил на одном дыхании:

– Николай Романович, прости меня, но твоя супруга Кармина ушла ко мне. Я хотел сказать раньше о наших отношениях, но Кармина просила подождать и не торопиться. Если ты не захочешь в дальнейшем иметь со мной деловые отношения, я пойму.

Чего угодно мог ожидать Мальвиль, но, ни того, что слышали его уши сейчас. Он догадывался о происходящих переменах в жизни супруги, и не спрашивал, считая – «…некрасиво интересоваться о том, во что тебя не посвящают». Это был коварный предательский удар ниже пояса. Ни один мускул не дрогнул на лице Николая Романовича. Он лишь пристально посмотрел на своего партнера и грустно опустил взгляд.

– Позволяя заботиться о себе, она ничего не сделала, чтобы полюбить или ответить взаимностью на похожее чувство.… Не захотела приложить ни малейшего усилия… – только глухо сказал он и, прикрыв рукой глаза, замолчал. Глубокие морщины проложили свои борозды на его широком, слегка выпуклом лбу.

Хмельнов, смотрел, как печаль невидимым греховным грузом навалилась на плечи Мальвиля, плечи его опустились. Он сник, в мгновение ока, превратившись в старика.… Была ли это скорбь об утрате счастливой семейной жизни или вселенское горе по близкому человеку, который оставил его так и не сумев постигнуть, непонятых им самим, чувств… Тяжелое, неожиданное событие, в одночасье превратившее жизнь Николая Романовича в большую трагедию, вынуждало его шарить по уголкам памяти в определении причин разрушения, как он считал, настоящей идиллии. Но поиски не давали ожидаемого результата, лишь провоцируя новые вопросы без ответов. Он был слишком взрослым человеком, чтобы не понимать – разрушитель он сам. Это он управляет даже тем, как сейчас воспринимает случившееся. В нынешнем его состоянии, не тяготясь отношением окружения, постепенно отдаляется от того, кто был роднее всех. Причина кроется внутри. «Я и только я виноват в приключившемся… – говорил Мальвиль сам с собой и через минуту сотрясал воздух: – Боже! Как она могла?! Нет.… Винить Кармину… в наших бедах.… Не поддамся типичной психологии неудачника! Нет! Даже если она трижды виновата…» Печаль, способная опьянять, как вино, как наркотик, завладевала им. Николай Романович чувствовал, как погружается в зыбучие пески страдания и медленно двигается к саморазрушению. Он знал, как трудно ему будет выбраться из переживаний, из её цепких рук. Ничто так не ударяет в голову, как коньяк самоедства и печали. Вообще, любую вещь делает плохой или хорошей наше собственное к ней отношение 3 3 Священник Павел Гумеров, 26.03.2009 г. Часть 9. Печаль, Восемь смертных грехов и борьба с ними.

Мальвиль, медленно, поднял усталый взгляд на партнера… Молод, приятен, умен – одни плюсы по сравнению с ним. Он не спешил заговорить, Хмельнов же не вмешивался в ход его мыслей. В его голове крутились строки:

Взвесив однажды печаль, мы поймем неизбежность:

Надо теперь перемерить и все остальное –

Душу мятежную, сердце, любовью больное,

или щемящую, теплую, вечную нежность…

Чем измеряется грусть или сила печали?

вы на такие вопросы уже отвечали 4 4 А. Якимов, Мера печали.

Олесь смотрел на партнера, на того, с кем прошел немало трудностей становления бизнеса и испытывал такое болезненное сочувствие, что предательская влага заполнила глаза. Но сделать Хмельнов ничего не мог – он любил Кармину без памяти, самозабвенно. Она же была счастлива им…

– Насильно мил не будешь… – немного помедлив, тихо произнес пожилой, брошенный мужчина, но затем, гордо приподнял голову и уже твердо добавил: – Не имеет смысла борьба за того, кто тебя не любит, и поэтому не хочу противиться ее желанию… Как бы мне не хотелось, чтобы этого не произошло, то, что случилось, исправить невозможно…