Марина Румянцева - Сашенька

Истопник Мария принесла нам большой, плохо гнущийся мешок для старой одежды и забрала «польты и обувку» для прожарки. После водных процедур с применением черного вонючего мыла и шампуня от блох в тесной кабинке с табличкой «душевая для персонала» и торжественного процесса переодевания во все чистое, мы проследовали к праздничному столу. Стол, впрочем, оказался достаточно скромным, главным украшением его служила уже ополовиненная бутылка и довольное, раскрасневшееся лицо Марии.

– Выпьем за стречу, дамочки! – хозяйке не терпелось поделиться с нами оставшимся в бутылке и своим хорошим настроением. Мне тоже налили «пять капель» в целях профилактики. Не пьянства ради, а здоровья для. Это отнюдь не было моей первой рюмкой – частенько приходится принимать «для сугреву». С едой, как говорится, у нас случаются перебои, с выпивкой – никогда. Пьется в основном все, что горит – дешево и сердито. Не знаю, что в этом процессе так привлекает взрослых – гадость же, да и потом еще как дурак становишься… Вот однажды один из наших дедушек спер у зазевавшегося пузана со стоянки у супермаркета всякой вкусной еды и бутылку дорогого вина, а потом поменялся с Тамарой на две «беленьких». Так это было совсем другое дело! Название я запомнила – МУС-КАТ. Когда вырасту…

– Пей давай, да и на боковую! – это Тамара «очнула» меня от праздных мыслей. Пришлось опрокинуть стаканчик, слава богу, налито там было на два моих пальца. По организму полыхнуло огнем и выступили слезы.

– Как ангел босичком прошел… – прокомментировала аналогичный процесс Мария-истопник.

А у меня – рокер, со всеми своими цепями и подковами.

Какое-то время со своего спального места я еще слышала оживленную беседу моих тетенек, а потом сон придавил меня своей мохнатой лапой.

13.

Теперь я выгляжу как девочка-ромашка. Промытые волосы Тамара неумелыми пальцами заплела в коски и зафиксировала тонкими проволочками, нашедшимися в Мариином хозяйстве. Прикид у меня – обалдеть! Голубой пуховичок немного великоват, зато удобно – прикрывает все мерзлячие места, а накинув капюшон, вообще чувствуешь себя, как в теплой норке. Черные джинсики почти в размер, под ними – разноцветные лосины, под пушистым мягким свитером – платье и две футболки. В общем, что было в этом узелке – все теперь на мне. Только «камелоты» из прошлой жизни, но они еще хоть куда.

Тамара, впрочем, оглядев такую фифу, неодобрительно покачала головой.

Мы попрощались с Марией и тронулись в обратный путь. Может быть мне, конечно, показалось, но на улице пахло весной. Праздник жизни продолжался.

Кинофильм сразил меня окончательно.

Сюжет был таков: некая дамочка в горячке пристрелила своего любовника, который гнусно обманул ее в плане помощи в сценической карьере, и попала в тюрьму. Вот там-то она и встретила тех, с кем, при обычных обстоятельствах, ей бы не в жизнь не столкнуться – популярную «джазовую киску», которая накануне также порешила двоих родственников, и душку-адвоката. Адвокат за баксы вызволил обеих дамочек, они немного поцапались друг с другом и спелись. Получился убойный во всех смыслах дуэт. Все. Но как это было поставлено! Та-акой драйв!

Вот так, стартануть можно отовсюду – хватило бы сил занять свою орбиту.

Когда станет теплее, я распрощаюсь с товарищами по несчастью (а, скорее всего, и прощаться не буду – уйду по-английски) и поеду на дачу. И под каждым мне кустом

будет готов и стол и дом. До тепла осталось не так уж и много. Месяца два.

14.

Свет бьет по глазам, боль бьет по телу. Спасение – черная бархатная тишина, смыкающая свои створки, когда и то и другое становится невыносимым. Голый первобытный червяк, мечтающий поскорее окаменеть неясной загогулиной.

Свет.

Боль.

Мягкая, затягивающая чернота, похожая на небо без звезд.

Свет и боль, но уже в пределах, позволяющих различить скудную казенную обстановку и шугающуюся в странном танце без музыки неопределенную фигуру. Чуть позже включаются звуки – человеческое сопение и влажное шорканье рядом, шаги и голоса за стеной, машины – на улице, самолет – в небе. И запахи. Лекарств и пищи, приготовленной в котлах.

Безмолвно танцующий персонаж определяется грузной теткой, осуществляющей влажную уборку помещения. Надо мной наклоняется ее лицо с бесцеремонными глазами.

– Очнулась, бродяжка?

Я не бродяжка, корова. Я заколдованная принцесса. Пытаюсь отвернуться к стене, но получается плохо. И очень больно.