Андрей Гальцев - Театр «Глобус». Роман

Крат приблизился к столу, взял листы двумя пальцами, словно те были загажены мухами, а не засижены буквами.

– А не могли бы вы дать нам рубль на обед, в долг само собой, – небрежно бросил Дол.

– Возьмите рубль, только не обожритесь, – Дупа вновь углубился в пьесу-хрюкалку.

Крат свернул задание в трубочку и засунул в карман штанов – кислое дело. Они вышли из театра и зажмурились, точно выбрались из могилы. Молча отправились искать столовку. Между туч впервые после месяца облачной хмури выглянуло солнце. Песок, вылезший из прорех в асфальте, стал ярким. Тощие собаки стали похожи на азиатских шакалов. Бездомные граждане, отдыхающие на подстеленных возле мусорных баков журналах, уже вкусили жидкости для разжигания каминов и нежились в полубреду, получая от солнца огульное благословение. Крат согласно инструкциям психолога раздувал в себе надежду на всякое хорошее, настраивал глаза на ласковое восприятие двусмысленной реальности и смазывал ум сладким вазелином утешительных формул: всё хорошо, я хороший и мне хорошо.

Он знал, по себе знал, что человек изначально оптимистичен. Если он здоров и не проклят, если совесть его чиста, тогда радость в нём происходит сама. Но если человек находится в аду или неподалёку, тогда радость ему приходится производить нарочно. Радость при этом получается ненастоящая… что, впрочем, упрямый оптимист обязан игнорировать. И Крат согласно инструкции не забывал улыбаться.

В городе осталось мало столовых. Чем глубже Кризис, тем больше дорогих заведений открывается на месте дешёвых. В детских садиках вновь расположились игровые заведения. Бытовые дела не приносят барыгам прибыли, большие деньги делаются на людских пороках. (Недаром Дупа так радеет за всеобщую развратизацию. А может быть и в том суть, что Дупе не столько деньги интересны, сколько порча людей и торжество инфернального стиля жизни. В таком случае он ведёт бескорыстную идейную борьбу .)

В столовые въехали рестораны. Вместо простой пищи магазины хвалятся экзотическими деликатесами. Крат-оптимист подавил мысли о Кризисе. Плевать на очевидное! Не гляди туда, где жадность продающих и товарное тщеславие покупающих сливаются в Кризис! И не печалься, оптимист, о Родине: нельзя о ней думать, если учишься приятному легкомыслию. Крат настраивался на позитив, что в данный момент было не трудно, поскольку выглянуло солнце и приближалась еда.

Оба друга посмотрели на мальчика, качавшего головой в такт своим великаньим шагам. За спиной у него подпрыгивал ранец, ноги с удовольствием вышагивали в новых ботинках. Неужели мир просветлеет? О да, конечно, обязательно и непременно просветлеет! Куда ему деться от прогресса! То есть, все позитивные люди в этом уверены, да!

Пьющий из лужи голубь окунал туда клюв по самые глаза. В другой стороне лужи отражалось облачко; в небе оно было ещё светлей и щекотало душу, словно кто-то выдохнул в небесный мороз маленькую мечту. Дай Бог доброй смерти каждому! – прошептал Крат и осёкся, опять нарушив ментальную установку.

Издали повеяло поддельным маслом и жареной томат-пастой. «Кому гадость, а кому радость», – сказал Дол, чей желудок по-лошадиному заржал.

– Ребята, эй, актёры, вы же Крат и Дол, да? В «Глобусе» какой сёдня спектарь? – крикнула с балкона бабка, отняв от уха мобильный телефон.

– Горький, «Твою мать», – зычно ответил Дол и забормотал. – Ишь, мымра, хочет перед кем-то похвастаться, дескать, накоротке с актёрами. Видал, какой у неё мобильник навороченный!

– Ничего, хорошая женщина, – смиренно и твёрдо произнёс Крат, – добрая, хорошая женщина.

– Нет, ты в последнее время положительно изменился, – Дол глянул на товарища с недоверием.

– Хорошо, коли положительно.

Стеклянная дверь столовой, чтобы не закрывалась, была подклинена пластмассовой бутылкой. Крат хотел было заострить на ней внимание, потому что вещи могут поведать о нашей судьбе яснее линий на ладонях, но вспомнил про пси-установку и облегчённо вдохнул кулинарные ароматы («кул» у тюрков «раб»).

Внутри зала горбато кушали три одиноких, разрозненных человека, они почти растворялись в огромной кубатуре, некогда рассчитанной на заводской коллектив. Сто столов, расставленных в пять рядов, подчёркивали объём зала. Длинная стойка с погнутыми полозьями для подносов сквозила пустотой. По ту сторону стойки виднелась кухня – великанская плита, разделочные столы, теперь тоже пустые. Женщина в белом халате, в парфянском колпаке посмотрела на друзей промеж безблюдных полок.