Александр Гущин - Сокровища Каялы

Печальную прогулку мою по вифлеемским причалам порта Белем прервал высокий красивый моряк с золотыми зубами, с широкой искренней улыбкой честного человека. Вначале моряк попросил у меня закурить. Увидя надпись на пачке сигарет «Camel», пошутил,

– Самэц?

Почему этот человек был моряком? «Самэц» был в парадной форме российского моряка торгового флота, форме, которую редко можно видеть в повседневной носке. Молодой моряк поразил меня мужественной красотой. Это был черноглазый человек с усами чёрного цвета, с кожей, опалённой тропическим солнцем. Его пружинящая походка говорила: он также быстр, как и силён! В руке у златозубого болтался увесистый чемодан-дипломат. Металлическая обшивка чемоданчика вынуждала называть его кейсом.

– Ты с Каялы?

– ослепительно улыбаясь, выпуская дым в мою сторону, с музыкальным красивым кавказским акцентом вопросил моряк.

– С неё, родимой!

– отвечал я с такой же улыбкой, разгоняя дым левой рукой, разглядывая пришельца.

– Quo vadis? Камо грядеши?

– испросил я кавказского морехода.

– Это по-каковски?

– притушил он улыбку.

– По-японски,

– отвечал я, тоже загашая радость, спрашивая уверенного носителя кейса,

– Зачем пожаловали?

– Ишь ты! Японский знаешь!

– завистливо и уважительно отвечал моряк,

– Я к вам от капитана теплохода «Касожская даль». Нужна консультация плавания по каналу Дрогден пролива Эресунн.

– Зунд,

– мысленно поправил я самца-касога, отмечая про себя, что кавказский моряк чётко выговаривает сухопутное слово «Эресунн». Вслух спросил,

– В Питер идёте? Зундом? Милости прошу на борт!

– Нет, не в Питер,

– отвечал моряк, шагая за мной,

– Идём в Эстонию, в Таллин, в Ревель, как его раньше называли, до оккупации Россией.

– Свободолюбец в шкуре оккупанта!

– мысленно окрестил я касога, заворачивая его в каюту Магасова. В капитанской каюте златозубый вытащил из кейса сложеную вчетверо планкарту Зунда. Толково, но как-то заученно косог начал задавать вопросы моряка-штурмана. Магасов грамотно, деловито, но лениво отвечал. Рядом крутился Гиппокрит – Даргавс. Свободолюбивого косожского оккупанта я мысленно перекрестил в «Редедю» и никак не мог отделаться от какого-то несоответствия в его поведении. Беспокойство не давало мне стронуться с места и уйти из капитанской каюты, на что безвольный капитан-зомби уже намекал. В Редеде заключалась непонятная неправильность. Я не мог разобраться, в чём тут дело.

– Морскую карту вчетверо не сворачивают!

– наконец врубился твой непокорный слуга, любезный умный читатель. Глупой читательнице напомню: морские карты моряки трубочкой носят, под мышкой!

– Вот так дела-а!

– присвистнул я в душе,

– Редедя такой же штурман-моряк, как Гиппокрит-Сильвер – благодетель человечества!

– разворачивал я информацию в мозгу, стараясь сообразить, как поймать касога, чтобы убедиться наверняка.

– Замок Гамлета с какого борта будешь оставлять: с правого, с левого или по корме?

– пошутил я и удивлённо заметил, что привёл Редедю в замешательство.

– Имейте в виду,

– затараторил я, куя железо, пока горячо,

– Эллипс средней квадратической ошибки советских радаров при определении места судна в канале Дрогден выходит за пределы бровки канала! Здесь нужна иная мера! В тумане лучше использовать японский радар. У вас какой, Самсунг, Сейко?

– Сейко,

– бормотнул Редедя, глядя на свои часы марки Сейко,

– Впрочем, не помню….

Капитан-зомби беспомощно крутил головой, стараясь что-то сообразить. Вмешался врач Даргавс. Сильвер-Окурок почувствовал подвох. Даргавс-Сильвер внимательно посмотрел на меня и буркнул,

– Хватит о делах, обедать! Гостя надо покормить!

Кейс Редедя прихватил с собой. Двигаясь вместе с лихой кавказской троицей в кают-компанию, я твердил себе: их разговор надо обязательно послушать! Но как? Как подслушать моих подозреваемых? Может они не причём? А если они не поганые вовсе? Скоренько пообедав, оставив капитана, доктора и гостя в кают-компании, я поднялся на мостик. Вахтенный третий помощник корректировал карты. Я предупредил вахтенного штурмана: ложусь отдыхать, прошу не беспокоить! Покинул мостик, запер свою каюту на ключ, прошмыгнул в капитанскую каюту. Капитанский дубовый стол был прикручен к палубе, не передвигался. Это хорошо. Сделанное из крепкого ясеня капитанское кресло, стулья из ясеня я передвинул так, как мне было выгодно. Осмотрел все помещения, зашёл в гальюн. Встал за дверью, откуда просматривались ясеневые стулья и дубовый стол. Помещение обширного туалета, где я устроился, трёхкубриковой, скорее трёхкомнатной капитанской каюты находилось поблизости от совещательной комнаты, где я предполагал будущий разговор контрабандистов. Но после обеда людям в нужник нужно! Если зайдут в гальюн – я пропал! Стук сердца выдавал моё волнение. Подняв глаза вверх, помолился на извещатель пожарной сигнализации, – не выдай дружок! До извещателя я легко дотягивался рукой. Дверь туалетной комнаты была открыта. За дверью было некоторое пространство, где я прятался. Я трусливо жался к переборке капитанского сортира. Оставалось – ждать!