Анна Богарнэ - Наследство Катарины

– Принесите нам, пожалуйста, два кофе и круассаны. И еще просьба. Можем ли мы ненадолго выпустить кота? – Девушка одобрительно кивнула, и Катарина открыла дверцу переноски.

«Бродяга» осторожно высунул нос, втягивая носом воздух незнакомого места, помедлил, и выбрался из заточения. Он прошел по вагону, обнюхал пассажиров, обошел стороной детей, и вернулся к хозяйке, устроившись в ногах под сидением. Катарина думала о том, что кот долго не ходил в туалет и может опозорить ее на весь поезд, но тот смирно сидел, не двигаясь с места.

Поезд начал движение, отец откинул от стены столик, принесли кофе и выпечку. Такого вкусного напитка она нигде не пробовала, аромат был наполнен нотками апельсина и корицы, пена пышной шапкой качалась под стук колес. Девушка согрелась, утолила голод, глаза у нее слипались. Она путешествовала на таком поезде впервые: единственную поездку на электричке, в тесном, прокуренном тамбуре, она в расчет не брала. Прикрыв веки, она думала, что было в этом что-то романтичное, – мчаться с огромной скоростью в поезде, рассекающем воздух и снежинки, удобно облокотившись о высокое окно, наблюдать сменяющие друг друга пейзажи.

Катарина засыпала, когда отец взял ее за руку и заглянул в глаза, такие похожие на его:

– Я должен был чаще бывать у тебя. Знаю птичка, тебе тяжело. Я был плохим отцом. За это мне нет и не будет прощения. Скажи мне, есть ли хотя бы малейший шанс, что мы сможем когда-нибудь нормально общаться? – Он был печален, морщинки пролегли под глазами, искажая красивое лицо.

– Я столько раз представляла себе этот разговор и в мечтах отказывала тебе. Но это было в детстве. Мне пришлось изменить всю свою жизнь, все стало другим и не желало меня принимать. Я прощаю тебя, папа. Надеюсь, мы не потеряемся, потому что у меня совсем не осталось сил на поиски кого бы то ни было, – откровенничала она на эмоциях. – Я слишком устала от драм. Честно говоря, смерть бабушки, которую я не знала, в каком-то смысле раскрыла мне глаза на то, как живу я сама. Кстати, может ты расскажешь что-нибудь о ней? – Он расслабился, но только речь зашла о его матери, снова осунулся.

– Да, собственно, нечего рассказывать. Она была строгой, сварливой старухой с заскоками. Я был отлучен от семьи за брак с твоей матерью, но все равно общался с братом и его семьей анонимными письмами и встречами. – Катарина была удивлена.

В глазах отца она заметила проблеск, его до сих пор печалило это. Ей было до крайности любопытно узнать больше о своей бабке, – бессердечная фигура притягивала секретностью. Но расспрашивать отца она больше не стала, ему было не по себе от разговоров о ней. Девушка откинулась в мягком кресле и под укачивания вагона и завывания ветра, уснула. Сон оказался крепким, целительным, глубоким, с проблесками хождений по неизведанным местам, встреч с неизвестными людьми, странного золотого сияния и ощущения радости.

«Бродяга» запрыгнул к ней на колени. «Комок шерсти совсем обнаглел!» Катарина взглянула на мирно сопевшего отца, скрестившего на груди руки, и потрепала по голове кота, ласково боднувшего ее в ответ. За окном были горы на горизонте, а впереди мост, растянувшийся на многие километры. Пропасть под мостом поражала своей глубиной и бескрайним снежным покрывалом. Поезд сбавил скорость, как бы предупреждая пассажиров о том, что участок дороги опасен. Девушка прилипла к окну, не заметив как они достигли нужной станции.

Кот, растопырив лапы в разные стороны, не желал вновь погружаться в переноску, но выхода у него не было. Люди неспешно покидали свои места. Не торопясь, они с отцом вышли из вагона, разминая затекшие в пути ноги. Вокзал Люцерна был не таким впечатляющим и не сравнится с размахом столицы, но оказался чистым и более современным. Они шли по платформе, отец взял на себя обязанность нести ее багаж. Воздух был свежим, бодрящим, прохладный ветерок дул в лицо, солнце клонилось за горизонт, окрашивая небо в ярко-оранжевый.

– Твой дядя Стефан должен нас встретить. Но он всегда опаздывает. В этом я даже не сомневался, – ворчат ее педантичный отец. Похоже, дядя был слеплен из другого теста. – Не слушай его россказни, дорогая. Он бывает до неприличия надоедлив и всегда любил фантазировать. Иногда мне кажется, что он не видит разницы между выдумкой и реальностью, – наставлял папа.

Издалека, вначале платформы, им махал высоченный, худой мужчина в шапке ушанке, выкрикивая что-то, чего они не могли разобрать: прохожие шарахались от него по сторонам. Отец закатил глаза и замычал. Несомненно, он любил брата, но скорее всего в глубине души, и размер ее глубины определить было пока невозможно.