Даниэль Дефо - Приключения Робинзона Крузо. Перевод Алексея Козлова

Вообще-то, честно говоря, хотя мои вещи и составляли огромную свалку, мне, тем не менее, кроме чернил и перьев, не хватало ещё уймы вещей. К примеру, у меня был страшный дефицит инструментов. Ни кирки, ни лопаты, ни заступа или чего-нибудь в этом духе у меня не было, в результате, мне нечем было ни копать, ни рыхлить землю, об иголке с нитками я мог только мечтать! С бельём у меня тоже была проблема, но я быстро научился обходиться без этих излишеств буржуазного быта, порой даже испытывая гордость за свой мужественный, осознанный аскетизм.

Из-за полного отсутствия инструментов, работа у меня шла невыносимо медленно, с постоянными затыками и остановками, и каждый шаг в этом направлении давался мне очень тяжко. Стыдно признаться, что только на строительство ограды у меня ушло не меньше года. Но как можно было обойтись без ограды, защищавшей моё жильё от всяких неожиданностей? Рубить в лесу толстые стволы, вытесать из них заострённые колья, притащить всё это из лесу к моей палатке – вы даже не представляете, сколько на это требуется времени и сил! Колья были страшно тяжелы, и я мог перетаскивать только один ствол зараз, и у меня порой уходило два дня на то, чтобы обтесать ствол, перетащить его, и только на третий день я умудрялся вбить кол в землю. Сначала я вбивал колья при помощи здоровенной деревянной дубины, и только спустя время вдруг вспомнил о железном ломе, который загодя перевёз с корабля, после чего я пользовался только этим ломом, хотя не скажу, что это нововведение доставило мне большое облегчение в работе. Конечно, это беспрестанное заколачивание кольев оказалось самой тяжёлой, кропотливой и нудной работой из всех, какие мне выпало делать на острове.

Но меня это ничуть не смущало, времени у меня было сверх всякой меры, никаких других дел, кроме постройки, у меня не было, и всё остальное моё время занимали долгие скитания по острову в поисках пропитания. Они-то и стали моим основным занятием, и в дальнейшем я только и делал, что слонялся по острову с ружьём.

У меня было масса времени для того, чтобы предаться рассуждениям о моём положении, и чтобы не упустить ничего из моих мыслей, я стал их подробно записывать, не потому, что был высокого мнения о них и стремился увековечить, не для того, чтобы когда-нибудь помочь людям, попавшим в подобное положение (не думаю, что таких бедолаг в мире было слишком уж много), а просто для того, чтобы излить терзавшие меня чувства и тем облегчить себе душу. И постепенно, сколь ни горьки, сколь ни безнадёжны были мои рассуждения, мой разум стал подвигать меня от полного отчаянья к умеренному оптимизму. Я утешал себя стандартным доводом, каким утешают себя все падшие, говоря, что моё положение могло быть много хуже! Я представлял себя посланцем мирового добра, сражающегося с силами мировго зла. Беспристрастный и холодный, одновременно заимодавец и должник, я подробно фиксировал испытанные мной горести, а напротив – всё отрадное, что случилось за мной.

Эти горестные записи демонстрируют степень моего полного и абсолютного отчаянья, потому что едва ли когда либо кто либо попадал в более безвыходное положение, чем я. В целом оказалось, что моё горестное положение, подожение человека, попавшего в такие жестокие передряги, содержит как отрицательные, так и положительные стороны, и за всё хорошее в плохом надо всё равно быть благодарным судьбе, ибо даже погорелец, бродящий по дымящимся углям своего поместья, в своём неописуемом горе получает кое-какие бонусы, например, найдёт закопчёную, помятую кастрюлю, или обугленный шпингалет, которые, следовательно, можно записать в актив.

Итак, прокрутив в голове эти мысли и смирившись с доводами рассудка, я поневоле вынужден был смиряться и со своим положением. Ещё совсем недавно я каждую минуту выбегал на берег, тревожно всматриваясь в лик равнодушного пустынного моря, жаждуя чуда – я хотел увидеть хотя бы далёкие паруса какого-нибудь торгового корабля, теперь с этими припадками надежды было покончено. Я наконец сообразил, что милостей от природы мне всё равно не дождаться и, если я хочу сделать своё существование хоть сколько нибудь приемлемым, мне надо полагаться только на силу своих рук.

Кажется, отчасти я уже описал моё нынешнее обиталище. Это был примитивный тент, разбитый на склоне горы и обнесённый по кругу частоколом. Правда, сейчас это сооружение можно было бы скорее назвать стеной, потому что снаружи частокола я соорудил примыкающую к нему насыпь фута в два толщины. Спустя ешё какое-то время (не так уж и малое – года через полтора) я водрузил на насыпь длинные жерди, отдной стороной прислонив их к откосу, после чего натаскал на эту конструкцию широких листьев и разлапистых веток. В итоге, теперь я был полновластным хозяином собственного дворика, да ещё и дворика под надёжной крышей, что дало мне возможность совершенно не бояться тропических ливней, которые, как я уже сообщал, в иные периоды на острове ужасно сильны.