Дмитрий Морошан - Хроники гренард - Безымянный Барон

Когда мы дошли до железной дороги, то отец, не оборачиваясь, сообщил: «Привал».

И больше ни слова. А больше и не требовалось. Мы привыкли обходиться минимумом слов, чтобы экономить энергию и не поднимать излишний шум. И это правильно – так и надо.

Привал. Отец аккуратно присел. – Джейни спрыгнула с его шеи:

– Папа, а можно водички попить?

– Конечно можно, доченька. Подожди. Сынок, ну-ка обернись. – Грин расстегнул рюкзак, висевший за моей спиной, достал оттуда поцарапанную донельзя пластиковую бутылку, оценил мизер остатка, глянул мне в глаза и кинул: «Обойдешься…»

– Пей, Джейни, – нежно сказал он, – а скоро мы еще найдем.

Девочка неспеша сделала глоток, посмотрела на меня и, молча, протянула бутылку. Так же бессловно я взял ее и передал отцу:

– Пей, пап. Я еще утром напился, а до вечера еще найдем, я уверен.

Грин ничего не ответил, сделал глоток, сполоснул рот и выплюнул. Бутылку с оставшейся водой он закинул обратно в мой рюкзак.

– Еще пригодится, сынок.

Отец думал о своем. Он никогда нам не рассказывал о чем. Просто садился и уходил далеко в себя – неизвестно насколько глубоко, но, если нам улыбалась удача, и была возможность надолго побыть одним на привале – он мог часами увлекаться своими мыслями… или терзать себя.

Сестренка улыбнулась: «Паровоз. Едет!» – И стала тыкать пальцами.

– Прячьтесь? – Отреагировал Грин.

Я посмотрел направо – вдали виднелся силуэт. Действительно, к нам что-то приближалось.

Только теперь я понял, насколько длинная и прямая та железная дорога, у которой мы устроили привал. Более 15 минут мы ждали, пока настанет момент, при котором мы сможем лучше рассмотреть то, что к нам приближалось.

Когда силуэт приобрел отчетливые очертания, Грин подпрыгнул и побежал в сторону поезда:

– Ждите здесь, я быстро!

Он бежал и на ходу выхватывал из-за пазухи тряпку. Достав, он намотал ее на свой обрез и поджег, начав махать перед движущимся объектом. Нужно отдать ему должное. Водитель машины долго не замечал рьяно махающего импровизированным факелом мужчину, и Грин в последний момент успел отпрыгнуть от несущегося… хм… паровоза.

Машина все-таки остановилась, на уровне нас с сестренкой. Издалека в нашу сторону бежал отец. Впервые за последние недели на его лице даже издалека можно было рассмотреть радость – он редко себе позволял это – пытался не давать нам с сестрой лишнюю надежду. «Надежда для слабых», – всегда поучал Грин, – « Вера, вот что вам нужно, дети».

Из паровоза показалось нечто, что заставило меня вспомнить юношество. Вот это женщина. Шикарная, кудреволосая брюнетка появилась перед нами. Одета она была по мужски – выцветший, кожаный коричневый плащ, такая же шляпа, сапоги со шпорами, не позволяющий оторвать взгляд бюст. Так, спокойно, постой – сказал я сам себе, пытаясь держать себя в руках.

Она мне напоминала ковбоя – вдобавок ко всему этому образ дополнила кобура на ее поясе и крупнокалиберный револьвер, вложенный в нее.

Она, не дожидаясь пока Грин добежит, внимательно осмотрела нас, и спрыгнула со своего «помоста» на песок.

– Кармен, – представилась она, – это прозвище, имя все равно давно стало бесполезным.

Я представиться забыл. Но за меня это сделала сестренка:

– Я Джейн, а это Линк. И вон Грин бежит. Наш папочка. – Простота сказанного могла заставить любого расплакаться от умиления. Но только не Кармен. Ее лицо выдавало, что она многое пережила в своей жизни. И сам тот факт, что она путешествовала одна, это подтверждал.

Никаких любезностей взаимного знакомства не последовало. Лишь взгляд – взгляд женщины на Грина. Она ждала его, не выказывая желания беседовать со мной и сестренкой.

Когда отец подошел, они перекинулись несколькими фразами, и он, как обычно, коротко кинул, взглянув на нас:

– Полезайте в вагон.

И мы полезли. На тот самый, единственный вагон, который был прицеплен к паровозу.

Когда мы «устроились поудобнее» на открытом вагоне, если это можно было так назвать, состоящем из колес да некрытой платформы, пыхтя, медленно набирая обороты, паровоз тронулся.

Больше всего в дороге мне нравился ветерок, хоть немного обдувающий и охлаждающий и так выгоревший покров наших лиц. Как же я обожал днем летом хоть небольшую прохладу. Я наслаждался ею и по настоящему становился счастлив от одной мысли, что все не так уж и плохо.

Потом я заметил, как Грин поправил усы – это плохой знак. Он всегда так делал, когда замечал что-то опасное. И это давно стало нашим знаком. Он посмотрел мне в глаза, потом повернул голову в сторону запада – на фоне заходящего солнца были видны силуэты, напоминающие человеческие фигуры. Они быстро приближались, слишком быстро, чтобы быть людьми.