Александр Лесовой - Вуду

На вокзале немцы поймали двух партизан, те хотели подорвать цистерну с бензином. Всё деревню согнали на вокзал, устроили публичное истязание пленников для общего устрашения. Пытали и мучили страшно, добивались узнать дорогу в партизанский отряд, но те молчали. Тогда они зацепили крюками за языки и так протащили через всю деревню до самой реки. Там и расстреляли. Царствие небесное великим мученикам!

Бабушка замолкала, вытирала льющиеся ручьём слёзы, крестилась, шептала молитвы. Собравшись с духом, продолжала свой рассказ:

– Да, в деревне не осталось ни одного двора, где бы ни было похоронок с фронта. Пол деревни как косой мужиков выкосила проклятущая война. А к предателям этим, что Алёну со Славиком мучили, через неделю ночью пришли партизаны, подняли с теплых постелек в одних кальсонах, вывели в конец огородов, да и расстреляли. Дней пять никто не хотел хоронить, убирать их трупы.

Всё время пока была оккупация, немцы боялись наших партизан, знали, что за каждого убитого поплатятся десятком своих смертей. Особенно после того как на железной дороге у самого вокзала подорвали целый состав набитый итальянскими вояками. Форма была у них какая-то интересная: разноцветные нашивки, шляпы с перьями. Погибло много и перья эти летали потом по всей деревне ещё с неделю. Отомстили за зверство над подрывниками цистерны. В лес посылали карательный отряд, но он назад не вернулся.

Женщин гоняли на работы, избивали, слабых стреляли. Отбирали всё, что увидят. За домом вырыли окопы в рост человека, там часто прятались от немцев и бомбежек. Голодовали страшно.

А когда отступали немцы, тогда уж вымещали свою злость на нас как могли. Забрасывали наши окопы гранатами, или просто подходили к нему и расстреливали всех, кто там находился. Через дорогу учительница жила, не успела прибежать в наш окоп, а спряталась в своем, возле дороги. Нашли её потом мертвой, обе ноги прострелили.

Дом наш разбомбили, ничего не осталось, одна печная труба! Всё унес огонь! Нет, ещё чудом осталась вот эта маленькая иконка со Спасителем, написанная на деревянной дощечке очень давно, небольшая – десять на двенадцать сантиметров, обшитая чеканным металлом, только в прорезях лик Иисуса и его руки. Надо же, даже краска не потрескалась, и глаза смотрят как живые! Мне её ещё моя бабушка подарила, когда я за Колю замуж выходила. Вот это чудо, так чудо!

Господи, сколько же испытаний в водовороте войны выпадает на долю ни в чем не повинных людей!? – заключала свой грустный рассказ бабушка, постоянно вытирая слезы.

Дети продолжали завтракать, когда в дом вошла матушка. Так они нежно называли свою мать.

Это была стройная и крепкая, ещё молодая женщина с длинными до пояса темно-русыми вьющимися волосами, с черными, в разлет, широкими бровями и голубыми глазами. Правильный овал лица, легкий румянец щёк, сочные и полные губы говорили о здоровье этой яркой представительницы женского стандарта красоты и стройности донского казачества. Увидев сидящих детей, аппетитно уминающих бабушкин кулинарный шедевр, она нежно улыбнулась и потрепала головы всех по очереди. Матушка порой была строга, особенно по отношению к Сашке, ведь он, хоть и младший, но – будущий мужчина и защитник, поэтому с него и спрос. На девчонок она покрикивала, а вот ему попадало. В ход шли веник, тряпка, лозина, тапок, в общем, всё, что было под рукой. Но Сашка не обижался, он знал, что получал поделом. Его шкодливый и неуёмных нрав, прямо, скажем, давал для этого достаточно поводов. Тем более что била она не больно, больше для острастки и видимости науки. Сашка это понимал, старался быть более сдержанным, но вскоре забывал про матушкины шлепки и получал новые.

– Сашка, там, у двора тебя ждут ребята. Наверное, побежите на речку? Только смотри, аккуратно там, глубоко не нырять и далеко не заплывать! Хорошо? – у матушки это было и приказание и просьба.

Речка, речка… Любимое место Сашкиного детства. Участок реки, проходящий вдоль деревни, выходил из лесной чащи, был очень красив и живописен, имел ширину метров шестьдесят, с почти незаметным, ленивым течением, с многочисленными тихими заводями, покрытыми крупными листьями лотоса и бутонами кувшинок, над которыми свисали ветви ракитника. Левый, дальний берег был невысок, но обрывист, покрыт низкорослым кустарником и выходил на широкую, заливную пойму, за которой, словно стена, стояли меловые горы с полуразрушенным, старинным графским замком на вершине.