Виктор Вассбар - Понять и полюбить

Утром следующего дня Иван выехал в волость, ждали его к вечеру, но ни вечером, ни утром следующего дня, ни в последующий день домой он не возвратился.

– Загостился, верно, у папеньки моего, – подумала жена Ивана. – Да и сама уже в отчем доме давно не была. Иван приедет, скажу, пущай с детишками свозит хошь на денёк. Надо было в этот раз пойти с ним, да, что-то не сдогадалась.

В эту ночь жене Ивана – Людмиле спалось тревожно, сердце, предчувствуя беду, било набатом. Ранним утром, сходив к соседке и попросив её приглядеть за детьми, вышла на тракт, ведущий в Куликовское.

Пекло. К полудню, пройдя двенадцать вёрст, выбилась из сил. Решила отдохнуть в тени берёз разлившихся широкой полосой в ста метрах от тракта. Сошла с дороги на едва приметную узкую тропу, кем-то проложенную дня два-три назад в сторону лиственного урочища. Фасадом своим этот участок леса стекал в узкий, поросший колючим кустарником овраг, оттуда тянуло прохладой, Людмила знала это, там она и решила дать отдых ногам и остудить разгорячённое ходьбой тело.

– Печёт-то! Погорит всё, не приведи Господи! – тихо говорила, приближаясь к деревьям.

Подойдя к берёзе, расположилась в её тени, развязала узелок со снедью, очистила яйцо, обмакнула его в соль, поднесла ко рту, но не успела надкусть. Со стороны низины донёсся какой-то неясный звук, прислушалась и чётко различила человеческий стон.

– Чур меня! – уронила из руки яйцо и перекрестилась.

Протяжный стон вновь донёсся из глубины оврага.

– Никак и вправду человек?! Хотя… откель ему здеся взяться?.. А пошто бы и нет?! Нынче, слыхала, сызнова лютовать стали какие-то лихие люди. Глянуть надо, не леший же… колок, не лес, откель ему здеся взяться. В каждый колок лешего не посадишь, а человеку могёт быть помощь нужна. Пойду, гляну, – сказала и, подойдя к скосу оврага, стала выискивать тропу, ведущую в серую низину лесного массива.

Пробираясь сквозь колючий кустарник, росший в овраге, прислушивалась, и в неумолчном щебете птиц и других лесных звуков вдруг явно услышала стон человека доносившийся немного справа.

Пошла на этот звук и чуть было не упала в глубокую яму. Раздвинув густые стебли травы и кустарника, встала на колени, заглянула в мрачный сырой провал и закричала, откинувшись назад и заломив руки.

В глубокой яме лежал её муж Иван.

– Касатик, родненький мой, потерпи! – «взяв себя в руки», крикнула Людмила в провал в земле, приподнялась и, оббежав яму, нашла пологий спуск в неё. До крови расцарапывая о шипы кустарника руки и ноги, подошла к мужу, упала перед ним на колени, стала на полосы рвать сарафан и перевязывать его раны.

Иван был в беспамятстве, но при каждом прикосновении к его телу, Людмила чувствовала вздрагивания мужа, и слышала болезненный, тянущий стон, срывающийся с его губ.

– Потерпи, потерпи, родненький мой. Я помогу тебе, – со слезами на глазах, «разрывала» Людмила свою душу, и до предела напрягала свои силы, – тянула волокушу, на которой вызволяла из «плена» оврага искалеченного мужа.

Случайный крестьянин, едущий в волость, помог Людмиле погрузить Ивана в телегу и доставил его в дом её отца, а оттуда Семён Иванович отвёз зятя в больницу города Барнаула.

По дороге в город отец Людмилы сказал дочери:

– В больницу свезём, не задерживаясь у меня, иди домой.

– Ясно дело, папенька! Куды же ещё? Дети одни остались, – ответила Людмила.

– Я к тому, чтобы ты никому ни гу-гу об Иване-то.

– Пошто так? – спросила.

– Пото, милая дочь, что не след никому знать, что жив Иван. Скажешь, что сгинул, а куда, то тебе не ведомо.

– Зачем так, папенька?

– Затем, Людмилушка, что прознают о нём лихие люди, что загубить Ивана хотели, сполнят задуманное до конца. А нам надобно сохранить жизнь Ивану и споймать убивцев.

– Как же мы их споймаем… вдвоём-то?

– Пошто вдвоём? Никого ловить мы не будем. Не наша это забота. Пущай их сыском занимаются те, кому сие дело государем императором поручено.

– Как же сыщут их те государевы люди? – удивилась Людмила. – Откель они знать будут о злыдничестве, сотворённом над Иваном?

– Какая ж ты у меня непонятливая, Людмила. Врачи-то сообщат об Иване господину становому приставу, поступил, мол, к ним в больницу человек шибко побитый. Вот урядник и зачнёт допрос вести, а опосля разыскивать убивцев станут. Поняла?

– Поняла, папенька! Молчать буду, – осознала сказанное отцом Людмила.

Иван пришёл в себя только на пятый день. Как и говорил Лукьян Никанорович – отец Людмилы Долбиной, пристав, извещённый заведующим больницей о выходе поступившего к нему покалеченного человека из состояния беспамятства, незамедлительно приступил к дознанию.