Геннадий Ананьев - Жизнью смерть поправ (сборник)

– Кто? – спросил Гунар, не открывая.

– Я, Роберт Эрземберг. По поручению Марии Петровны. Она отказалась ехать на грузовике. Просила сыновей привезти. Оттуда, из роддома, уедем с ними в Ригу.

– Ох ты!.. – запричитала Паула. – Какая же она мать?! А я ее как дочку принимала. Сейчас, сейчас. Заходи…

– Назад, Паула! Не смей открывать! – властно остановил ее Гунар.

– Ты что, Гунар, не веришь латышу? – почти миролюбиво спросил Эрземберг.

– Никому не верю.

– Открой!

– Уезжай.

– Открой, говорю! – уже не сдерживая себя, крикнул Эрземберг и, выхватив пистолет, патрон за патроном выпустил весь заряд в дверь. Слышал, как вскрикнула жалобно Паула, подумал злобно: «А, зацепило!» Потом крикнул:

– Лей свою кровь за русских змеенышей! – и выбежал со двора. Руки его нервно вздрагивали. На вопрос ожидавшего его у машины Вилниса ответил:

– Заперлись. Кажется, верной жене красного стрелка всадил я пулю. – Открыв дверку, поставил ногу на подножку и распорядился повелительно: – Детей начальника изведешь сам. Немцы придут, дай им знать. Я наведаюсь сюда. Помни, что ты родня Раагу, владельца магазина. Тебе его вернут, если заслужишь. Все! Я спешу. До встречи. Какой она будет, зависит от тебя.

Усаживаясь в кабине, обзывал себя без стеснения: «Кретин из кретинов! Хотя бы с женой начальника расправился. Отвел бы душу, слюнтяй!»

Над лесом низко пролетело два самолета со свастикой на крыльях. Справа и слева от машины рванулись бомбы.

– Своих зачем же?! – крикнул Эрземберг и, увидев, что самолеты разворачиваются, сорвал рубашку, затем майку, запрыгнул на капот и принялся размахивать белой майкой над головой. Самолеты пролетели еще ниже, но бомб не бросили. Эрзембергу даже показалось, что они помахали крыльями.

– Слава Перуну! – проговорил облегченно Эрземберг и снова залез в кабину. Надел лишь рубашку, майку же бросил рядом на сиденье (может еще пригодится) и крикнул прижавшемуся к стволу дерева Вилнису: – До встречи!

– Погоди! – заорал Вилнис и подбежал к машине. – Тебе председатель записку оставил. В правлении у уборщицы. Она должна ждать тебя.

– О! Щенок! – ругнул Вилниса Эрземберг и, развернув машину, поехал к правлению.

Там действительно, кроме уборщицы, никого не было. Она подала записку Эрзембергу и торопливо зашаркала домой.

«Поехали пораньше, чтобы похлопотать о месте в поезде. Тебя с семьей начальника заставы ждем на станции», – прочитал Эрземберг и скрипнул зубами.

«Ускользнули и эти! В Ригу скорей! В Ригу! Там будет, где развернуться. Я еще покажу, на что способен Роберт Эрземберг!»

Пограничники работали с озлобленной решительностью. Старший лейтенант Барканов теперь уже никого не поторапливал. Ничего не требовалось больше разъяснять. Только что закончившийся короткий бой, в котором застава потеряла двух человек, убедил бойцов, что действительно началась война, а не какая-то провокация. Они осознали, что им предстоит встреча с настоящим врагом, сильным и умелым, зарыться в землю, поэтому, совсем не лишне…

Когда заставу подняли в ружье, пограничники собрались, как обычно, без суеты, и уже через минуту были готовы выполнять любую команду: преследовать нарушителей, вести бой с диверсантами, которых в последние месяцы значительно прибавилось, лежать в засаде или в секрете, но начальник заставы, выйдя из канцелярии, сказал негромко:

– Война, товарищи!

Он всматривался в лица бойцов, определяя, как восприняли они это известие. Остался недоволен: не поняли пограничники, что кроется за коротким словом, не почувствовали серьезности момента. Неторопливо, подчеркивая этим значение каждого слова, пояснил:

– Фашистские войска перешли государственную границу Советского Союза. Враг захватил Кретингу и Палангу. Сухопутные заставы ведут бои. Потери большие. Нам приказано выдвинутся форсированным маршем к Руцаве в распоряжение коменданта. Вопросы?

Все молчали. Переступали с ноги на ногу, поправляли карабины, ставшие почему-то заметно тяжелей. Кто-то спросил, будто цепляясь за последнюю надежду:

– Учение, что ли?

Ничего не ответил начальник заставы. Вздохнув, приказал:

– Все боеприпасы взять с собой. Часть на бричку, часть – в вещмешки. Вторая бричка – продукты и лопаты. Для сбора и выхода – десять минут. Разойдись.

Вернувшись в канцелярию, он позвонил председателю кооператива. Попросил эвакуировать жену и детей. Проститься с Витей и Жеником времени не оставалось. Отделенные уже подавали команды: «Приготовиться к построению!» Андрей достал из сейфа патроны и документы, закрыл пустой сейф и по привычке опечатал его. Сел за стол, разгладил, не отдавая себе отчета, чего ради, зеленое сукно, поправил чернильный прибор, оторвал от пресс-папье верхнюю промокашку, пропитанную чернилами, разорвал ее на мелкие кусочки и бросил в корзину, стоявшую у стола.