Виталий Кривенков - Мэри

Как же тут холодно!

Потирая ладони, Мэри дотянулась до рюкзака, вытащила оттуда новые носки, коробку с соком, конфеты и надкусанный бутерброд. Только освободившись ото всех дел, она поняла, насколько голодна.

Томик, только что лежавший рядом и вытянувший лапы к огню, тут же вскочил и принялся обнюхивать скромный пикник, пока хозяйка, дрожа от холода, надевала теплые сухие носки.

– Ага, – усмехнулась Мэри, заметив как пес облизывается. – И тебе достанется, ты заслужил.

Половину бутерброда девочка отдала псу, а остальную часть убрала обратно в пакет. Сейчас ее больше интересовала коробочка сока.

После диких покатушек на горках мы либо заходили в кафе на обратном пути, либо, если были все в снегу и насквозь мокрые, сразу бежали домой, в тепло, где горячий чай и сладости.

И теплая ванна…

Здесь же был лишь холодный сок с промерзшим бутербродом, который наверняка есть уже было невозможно (хотя Томик съел свой кусок за три секунды и, кажется улыбаясь, ждал еще), да несколько барбарисок.

– А дальше? – спросила она вслух, проткнув коробку трубочкой от сока. – Куда мы пойдем дальше?

Жар от костра приятно обволакивал ноги, вкус апельсинового сока заставил закрыть глаза и вновь подумать о доме. О папе, маме, бабушке с дедушкой.

Томик не отрываясь смотрел на хозяйку. Облизнулся.

– Ну что ты так смотришь? – Мэри почувствовала его взгляд и открыла глаза. – Бедняжка. Ты никак не наешься? – она достала остатки бутерброда и задумалась. Наемся ли я барбарисками? Конечно же, нет.

– Ну смотри, дружок, – Она отдала псу свой кусок и улыбнулась. – Сейчас я тебя откормлю, только чтобы потом съесть, когда все барбариски закончатся, понял? Так что набивай брюхо.

Томик довольно чавкал куском колбасы, а Мэри потрепала его за ухом, затем достала пару конфет и засунула в рот.

Допив сок, она осторожно, надкусив краешек, оторвала верх коробки и набила туда снега, утрамбовав его, и поставила рядом с костром. Наутро снег должен растопиться и воду можно будет пить. Ну, вроде все.

– Ладно, – она подложила пару веток в огонь. – Утро вечера мудренее. – Давай-ка спать.

Мэри легла на бок лицом к костру и какое-то время просто глядела на коробку сока, пытаясь разглядеть, что написано на задней стенке. Благодаря скале, что нагревалась от огня, девочке было тепло, даже несмотря на отсутствие обуви на ногах. Вязаные носки хорошо согревали их. Томик обошел хозяйку со спины и прилег к ней вплотную, отдавая ей свое тепло в благодарность за вкусный замороженный бутерброд.

Пару раз за ночь она просыпалась от того, что начала подмерзать и подкармливала костер новыми ветками, но в итоге уснула беспечным сном, даже когда костер не горел уже три часа к ряду. Если бы не Томик, Мэри уже никогда не проснулась.

Горячий язык шлепал по лицу, выводя из глубоко сна. Мэри снился дом. И почему-то пряники, хоть Мэри их особо не любила, но сейчас съела бы их, наверно, мешок, да еще если б с маслом!.. В этом сне дома у бабушки с дедушкой над камином были развешаны рождественские носочки, набитые сладостями. Томик с красным бантиком на шее смешно танцевал на задних лапах рядом с бабушкой (во сне она была здоровой и еще более счастливой) и дедушкой возле камина, в котором трещали поленья, и из каждого уголка дома играла музыка. Мэри сидела рядом с праздничной елкой и разворачивала новогодние подарки, в которых самих подарков вовсе не было. В одной коробке был потертый значок с эмблемой «Beechcraft» – самолета родителей. В других коробках была их грязная и порванная одежда.

– Бабуля, а где мама с папой? Я их не вижу.

Томик упал на четыре лапы и жалобно заскулил. Бабушка, словно по сигналу, перестала танцевать и проплыла, словно по воздуху, в другой конец гостиной. Мэри заметила, что с каждой секундой бабушка выглядела все хуже и хуже. Словно болезнь высасывала из нее всю жизнь на ускоренной перемотке. Она вернулась к Мэри с ее «Полароидом» и начала щелкать им перед ее лицом. На девочку, после каждой ослепительной вспышки, начали сыпаться фотографии. Мэри хватала их дрожащими руками и на снимках начали проявляться картинки.

На всех снимках были ее родители. Они были мертвы. Лежали в неестественных позах на фоне полыхающих обломков самолета. Их глаза были направлены в объектив фотокамеры, а на лицах застыло выражение, полное боли и ужаса.

– Они мертвы! – кричала в ужасе бабушка, стоя над Мэри, словно огромное чудовище, щелкая и щелкая фотоаппаратом, который изрыгал новые и новые фотоснимки. – Они мертвы из-за тебя, глупая девчонка! Смотри, что ты натворила!