Андрей Умин - Искусство падения

– Вроде бы уже поздно, Максим, как считаешь? – спросила Катя, посмотрев на пустевшие за окном дороги.

– Время летит, – ответил я.

Мне не хотелось ничего, только слушать ее, отвлекшись от своих мыслей и дел. Иногда она вставала, ходила попудрить носик или вовсе лежала на столе, но чаще всего – сидела сбоку, за дурацкой барной стойкой у окна.

– Что ты вообще думаешь о времени? – спросил я.

Нужно было его потянуть.

– Как… о субстанции? – спросила она, поняв мой вопрос.

– Вот поэтому с тобой и легко. – Я сделал глоток воды, наслаждаясь продленным моментом.

– Насколько мне кажется, – она повернула голову, взмахнув волосами безымянно-пепельного цвета, – времени вообще не существует как такового. Его придумали, чтобы себя ограничить. Люди все делают с одной лишь целью – залезть в рамки и жить спокойно. Рамки. Я против. – Она всплеснула освободившимися от горячего стакана руками.

– Против всего, что можно легко описать? – навел я.

– Именно.

– Например, как твои волосы?

– А что с ними? – спросила она.

– Описать, какого они цвета или длины, – значит ограничить простыми словами их непостижимую красоту, загнать себя в рамки, внутри которых скучно и уныло, – ответил я. – Как и внутри времени.

– Ага, чудесный комплимент, – ответила девушка, потрогав волосы руками и покраснев.

– Я не пытался, – сказал и поплыл в потоках романтичной ванили собственных мыслей, как осуществивший все мечты разом ребенок с билетом в Диснейленд и пропуском в стриптиз-клуб.

Я водил рукой по ее тени на столе, по одежде и воздуху, который она выдыхала, стараясь не переходить черту вседозволенности, которую сам же себе и придумал. Наслаждаясь любой паузой, продлевающей сладкий момент, я потерял свою индивидуальность, стал чувствовать пространство вокруг, был всем этим миром и его Абсолютом. Чтобы достичь этого, религиозные люди служат Богу, а такие халявщики, как я, – божеству. Мы не дышали с ней одним воздухом – мы сами им были.

Парочка влюбленных позади нас тем временем обнималась и целовалась. Высокий брюнет и голубоглазая шатенка сливались губами в постоянном вихре интимной игры, били своей энергией через край. За угловым столиком посреди огромного города взрослых и их детей, стариков и животных, ветра и стужи, в эмоциональном угаре, в этом безжалостном мире. Они единственные были реальны, оставляя других невинной выдумкой времени, в том числе и нас.

– А вдруг вся наша встреча – иллюзия? – спросил я, не делая ничего.

– Все может быть. Для одних иллюзия, карма для других, – ответила Катя и больно ущипнула меня, чтобы разбудить. – Ведь роза пахнет розою…

– Хоть реальной назови ее, хоть нет, – скривил я лицо от боли.

Легко было существовать лишь воображаемыми потоками энергии в личном мире двух влюбленных людей за соседним столиком. Наши мнимые руки были развязаны для непотребства, как в чужом страстном сне, последние секунды отсчитывали несуществовавшее время до бесповоротной черты, которую нам обоим не хотелось переступать, ведь интимная страсть убьет всю божественность. Тощий официант принес спасительный счет за минуту до возникновения черной дыры между нашими мыслями и действиями, заработав огромные чаевые и нажив очередного врага, пока улыбался нам с девушкой. Катя облегченно допила кофе, доела маффин, догрызла фри, домяла салфетку и завернулась в меховое пальто и шапку из овечьей шерсти с помпоном. Все это крутилось в моих глазах, как кино, которое хочется пересматривать бесконечно, повторяя, как мантру, все ее действия, лишь бы они не прекращались.

Тем не менее мы пошли по домам, я лишь напросился проводить ее, чтобы взять почитать одну книгу. Дорога была недолгой и невыносимой. Снег сыпал в лицо, забивал мокрыми хлопьями наши глаза, и казалось, это никогда не закончится, не взойдет солнце, не расцветет трава, не нагреются реки и озера, не заблагоухает природа, а с ней и все мы, простые люди, не вдохнем полной грудью тепло и уют. Мои мысли были грустные, потому что все заканчивалось – эффект от кофе, общение, знакомство, приятное чувство взгляда ее одурманенных глаз на моем лице, которое иногда называют чувством взаимности. Мы пришли к дому, поднялись, отряхнулись от налипшей на нас стихии, я был приглашен на стакан воды, потому что всю дорогу предусмотрительно ныл о своем сушняке после выпитого в кофейне.

Она уронила ключ перед лифтом, затем еще раз на своем этаже, копошась и дергаясь, как в день, когда впервые привела в свой дом кошку. Я лишь улыбнулся в ответ ее краснеющим невинным щекам. Несколько лишних секунд возни, и яркий свет озарил привыкшие к потемкам глаза, это был свет ее совершенной квартиры. Так я решил еще при знакомстве – у идеала все идеально, ведь так. Поэтому легкий бардак пятой степени я списал на происки случая и пушистую серую кошку, мяукающую из всех углов разом.