Александр Шляпин - Небо нашей любви. Часть первая

– Что зеньки лупишь, мусор? – послышался голос Сивого. – Говори, че надо!

– Фирсанов! – обратился охранник. – На выход!

– С хотулями?

– Нет! Пока без хотулей! Кум зовет! – сказал трубным голосом вертухай. – Базарить по душам будет.

Фирсанов слез с нары и, накидывая на ходу рубашку, вышел из камеры, заложив руки за спину

– Лицом к стене! – скомандовал один из охранников.

Фирсанов послушно повернулся лицом к стене, продолжая держать руки за спиной. Один из охранников ощупал его одежду сверху вниз, а другой тем временем закрыл камеру и ткнул большим ключом его в бок.

– Вперед! – скомандовал властный голос охранника, и Саша Фирсанов под конвоем вступил на чугунную лестницу, которая вела на первый этаж.

Корпус «Американки» напоминал большой квадратный стакан из красного кирпича. Огромные стеклянные окна с первого по третий этаж находились напротив друг друга. По периметру трех этажей выступал металлические балконы с перилами. По центру тюрьмы с первого этажа на третий шла широкая чугунная лестница. На каждом этаже находилось порядка 30 камер, в каждой из которых шла своя уголовная жизнь.

Кабинет «кума», как называли «урки», начальника оперативной службы тюрьмы, располагался на первом этаже возле кабинета корпусного. Идущий впереди охранник, открыл двери и доложил по уставу:

– Товарищ майор, заключенный Фирсанов, по вашему приказанию доставлен!

– Давай сержант, заводи нового «положенца», – сказал майор. – Хочу глянуть на сынка «Гнусавого». Весь бля… цвет блатного мира, мать его…

– Вперед! – скомандовал «вертухай», толкнув Фиксу в спину связкой ключей.

– Ну что, Фирсанов Саша – Ферзь, проходи, присаживайся, – сказал майор, и указал на стул, прикрученный к полу шурупами.

Фирсанов, сев на стул, закинул ногу на ногу. Его растоптанные ботинки без шнурков вывалили свои языки, обнажив голые, без носков ноги. На правой ноге, на косточке красовалась татуировка паука, что говорило о его принадлежности к воровской, то бишь блатной масти.

– Что, начальник, надо!? – нагло спросил Фирсанов, почесывая подмышками.

– Я слышал, ты сегодня в «паханы» произведен!? – спросил кум, присаживаясь за стол напротив Фирсанова.

– А че, вам в падлу мое положение? Решил, начальник, с первого дня меня под пресс? Да я плевать хотел на твой пресс! Я сам выбрал свою каторжанскую долю, вот и буду тянуть срок, как полагается, – сказал Фирсан, почесывая под мышкой укусы клопов и бельевых вшей, кишащих в одежде арестантов.

Майор улыбнулся и, открыв стол, достал пачку папирос, кинув их перед арестованным.

– Закуривай!

Фирсанов взял пачку и, вытащив папиросу, дунул в гильзу со свистом, затем сжал ее зубами и прикурил. Несколько раз он языком перевел папиросу из одного уголка рта в другой, стараясь показать свой гонор.

Майор НКВДешник улыбнулся, и выдержав паузу сказал:

– Ты себя в зеркало видел? Что ты босяк куражишься передо мной, словно вошь лобковая на гребешке? Я тебе что, дешевый фраер!? – спросил майор, видя как Фирсанов, перед ним изгаляется.

– А че!?

– А не че! Хер тебе через плечо! Ты сопляк, когда еще мамкину юбку держал своей ручкой, я уже банду братьев Левашовых громил. Да и батя твой – «Гнусавый» был здесь на киче в авторитете. Базарить с настоящими ворами намного приятней, чем с дворовой шпаной. Если бы твой подельник, не был «Шерстяной», то сидел бы ты сейчас в семь шесть, и кукарекал бы на параше, как живой будильник. А так гонор из тебя воровской попер! А ведь ты Фирсан, не вор, ты скорее будешь«бакланом» в лучшем случае…

– Обоснуй начальник! А то я сейчас….

– Ты сейчас можешь угодить только на карцер. Посидишь на киче, на воде и хлебе, вот тогда и поймешь, что с кумом дружить нужно, а не лаяться. Я чуял, что тебя «Шерстяной» сделал паханом?

– Ну было! – коротко ответил Фирсанов.

– А ты знаешь, что все положенцы с нами дружат?

– Ты че начальник, туфту гонишь? Я в твои байки не верю! Чтобы блатные на кума шпилили, да мусорам стучали, как суки лагерные? Че – то тут ты фуфло толкаешь, – сказал Фирсанов, пыхтя папиросой.

– Тебя стучать никто не заставляет, у нас своих стукачей хватает, а вот махновщину пресекать, это уже браток твоя забота. Сам «Шерстяной» тебе зеленую дал… Так вот и уважь вора, делай то, что он просит. Мужика не гнобить, поборами не заниматься. Петухов не обижать. Да и с суками и козлами на ножах не сходиться… А то и они могут пырнуть в бане в кадык, как ты Синего —хрен оклемаешься. Что думаешь, я не знаю, кто ему заточку в глотку воткнул?