Николай Николаев
«ОООООО»
Может быть мой предок.
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится…
(1-ое корифянам 13:4–8)
Солнце радостно сияет,
И в воде оно сверкает,
Лес вдали слегка шумит,
Речка ласково журчит.
Тут цветочек расцветает,
Там колышется, звенит.
В синеве гора стоит,
Бирюзовым небосводом
Бесконечность вдаль манит.
Вся душа любви полна,
Волны радости, добра
Ее больше наполняют,
Ведь бескрайняя она.
И бескрайний вечный космос —
В нем она сотворена,
Наша родина Земля.
Только вот не знаем мы,
Где бы там, в краю вселенной,
Жизнь цвела, не умолкая,
Разноцветием сияя:
Только здесь душа в любви
От радушия земли.
Сотворила мать-природа
Чудо чудное такое,
И, наверно, не одна —
С Богом венчана она.
От природы все мы дети:
Матерью она на свете
И дедуле, и бабуле,
И сестренке, что в пеленке,
Футболистов, пианистов,
Музыкантов и артистов,
Даже жадных дураков,
И букашек, и жуков.
Ведь в истоках – все она,
Родила и жизнь дала.
Но представим, что не будет
Брата, тети и подруги,
Мамы, строгого отца,
Ни мышонка, ни цветочка,
Даже самой мелкой точки.
Ты не видишь и не слышишь,
Осязания немы,
Чувства тоже в плене тьмы.
Мать-природа рассердилась и ушла
С нашей родины Земля.
Никого уже не будет —
Ничего, и никогда.
Только вечный космос будет,
Ну, а нас и там не будет.
А земля пуста, пуста,
Как Венера и Луна.
У природы есть душа,
И жива она, дыша,
И вдыхает жизнь она
Непосильно, не ропща.
Только вот чтобы вздохнуть,
Нужно воздуха глотнуть.
Вот одна из незадач.
Ради радости мирской,
Кутежа и балагурства
Забываем про искусство
И не помним про одну.
Землю – матушку свою
Если дать же ей опять
Чистым воздухом дышать,
То в судьбе твоей, мой друг,
Все деньки сомкнутся в круг.
Нет начала и конца.
Будет жизнь всегда жива.
А теперь зайдем мы в сказку.
Там и шутки, и намек,
Правда есть, и есть урок.
Вместо фэнтези людского,
Аниме и неживого
Здесь найдешь один ответ,
Что прекрасней мира нет —
Той природы, что живет
Очень много-много лет.
Чудеса в ней – просто диво,
Как волшебница, она
Сотворяет небеса,
Море синее морское,
Солнце, воздух и леса,
Пташек разных и животных,
Что не счесть их до конца.
Солнце пробивалось золотистыми лучами сквозь ветки деревьев. Могучий лес стоял, не шелохнувшись. Между могучими кронами, застилающими небо, то здесь, то там торчали осиротевшие засохшие деревья. В лесу воцарилась странная тишина. Нигде не слышались пение и щебет птиц. Все было безмолвно. Даже не видно было натянутой паутины, которая играла бы серебристой росой.
Но нет, из-под разлапистых веток большой ели раздавались странные звуки – от визжания и похрюкивания, до голосов неизвестных зверей, а еще оттуда вился едкий дым. Там же виднелась вывеска «Кабачок «Три поросенка»», а рядом открывалась картина, не соответствующая привычному представлению о лесной гармонии: животные разных видов лесного сообщества, в дыму, пронизанном мерзким запахом бродящей жидкости, предавались безудержному веселью.
За поваленным старым бревном, поросшим мхом, как за барной стойкой, длинноухий заяц разливал в шляпки грибов жидкость, при употреблении которой животные приходили в неописуемый восторг. На этом же бревне спал олень. В центре одного из его развесистых рогов, как в чаше, была целая лужа той самой одурманивающей жидкости, в которую с визгом скатывались белки и бурундук. В «чаше» второго оленьего рога, похрапывая, спал еж, уткнувшись в сорванный мухомор. А между ветвями рогов, напевая «А мы монтажники-высотники», по неправильной геометрической траектории паук пытался снова и снова натянуть паутину, которая то и дело выскальзывала у него из лапок. Парочка насекомых, схватившись за нее, резко дергали паутину, как будто пытаясь освободиться, и, неистово крича, пели песни и читали стихотворения из разных репертуаров: «Врагу не сдается наш гордый варяг», «В неволе вскормленный орел молодой». Когда паутинка разрывалась, насекомые дружно и истошно, перебивая даже гул собравшейся стаи, кричали почему-то на ломаном английском языке: «Фридооом!»
Читать дальше