Виктор Битеряков - Предчувствие войны. Начало жатвы. Серия «Александрина»

– Тебе не нужна помощь?

– Зачем? Это мой сон, и я здесь хозяин. У них здесь нет надо мной силы.

Разве что обман…

– Куда же нам идти?

– Во всякое разное… Считайте, это своими снами.

– Сны? Что это?

– Разбирайтесь сами. Нет времени натаскивать вас, враг уже здесь. Вот время и вышло.

Берите с собой Грома. Он пригодится. Как проводника и просто так. Гром очень силён.

Велес, похоже торопился, выпроваживая их.

– И всё, идите уже…

Он напоминал сейчас студента перед экзаменом, у которого проблемы с материалом.

Они с Ником глянули друг на друга и захохотали. У Ника даже слезы выступили. Да и у неё тоже.

О чем может студент думать перед кафедрой? Перед чем? Кафедра… Может думать, что же делать, что делать… С профессором или материалом… Кафедра. Кафедра. При чем тут кафедра!

А профессор? Вот задача. А задача!

На сообразительность.

Ность-ость

Сть-ть

Ть-ь…

Сон. Какой-то по счету?

Как понять, если нет этой самой точки, откуда считать? Всё слиплось. И вдруг точка возникла.

Гром гавкнул.

Так громко, что они обернулись на него.

Почему они тут с собакой?

– В правилах написано, нельзя с собаками!

– Сама дура слепая, обиженно передразнил её мальчишка лет четырнадцати.

Темноволосый, недовольный. В яркой курточке.

Это же Гром! Ой, дела. Гром превратился в мальчишку. Только глаза у него остались всё те же.

Злой такой. Ругается.

Он посмотрел на них, – а чего она… -Он кивнул на Соньку.

– Ой, простите. Ну, я ошиблась.

– Ладно, проехали.

Тут они услышали сигнал и объявление, из динамиков сверху, что начинается посадка на рейс… Просьба пройти к пятому терминалу.

Да. Мы же в аэропорту. Ноги сами понесли её куда-то.

– Эй, но нам совсем не туда. Нам сюда. -Точно.

Они свернули налево и теперь торопливо цокали по длиннющему коридору.

– Ну? Сюда?

– Да. Пришли. Здесь посадка на танк… -На что? А…

По лавкам, вдоль стен, сидели танкисты. Один из них что-то громко говорил. На всех была старая военная форма и древние шлемофоны. На некоторых, немногих, нахлобучены кроссовые шлемы под хаки.

– Что непонятного! Забыли, что ли? Мы же спелестология! Мы диггеры! Помните это. Когда средства защиты подканчаиваются и не срабатывают, начинается клаустрофобия. -Много ты знаешь, зелень…

Мужик похожий на колхозника перебил вещающего. Он был в грязном потрепанном ватнике и шлемофоне, с надписью «Урал».

А другой, такой же персонаж, в мотоциклетных крагах, со стертыми позициями заявил, – когда влупят ПТРК, клаустра без мазы. Командир наш, Сумалик, с друганом, сгорели заживо. Точило! А я вылез оттуда через ствол. Через то, что от него осталось.

Он отстегнул свою руку по локоть. – Вот, что осталось. Остальное не пролезло там. Так что подумайте прежде хорошенько.

– Ей! Вы на посадку? -Какой-то келяш обратился к ним. -Почему без шлема? Возьмите у него… Чего смотрите.

Разносчик выдал им строительные каски.

На посадке их притормозили. -Нет, с этим вас не пустят. Каски не пойдут. Вы так своими головами разобьете всё дорогостоящее оборудование.

Пока стояли и ждали наслушались всяких танкистских историй.

– Шторы, Контакты и даже Лилипут, уже не могут защитить броню, и ушли в историю. Нет в мире не одной модели гроба, который может устоять против современной СПЖ-системы поражения железа…

И так далее. Пока их не пригласили на стоянку.

А дальше было просто страшно. Тёмные коридоры и чёрно-белые фотографии жженых гробов вместе с покойниками. И вот, скрипнула последняя дверь и они вышли во двор.

Прямо перед ними стояло здоровенное тёмно-зелёное чудовище. Огромный стрёмный пушак. И ствол был направлен прямо в сторону двери, откуда они появились.

Нормально.

Она забралась повыше и заглянула в дуло.

Там, в темноте ночи светила Луна, в радужном ореоле.

Никакого желания забираться внутрь у неё не было. И казалось, это чувство вечное. Как одинокий волк, воющий на луну. Когда близится зима и наступают последние холода. Предчувствие, что этой зимы им уже не пережить. Они уже и забыли, как пропали в этом одиночестве, давно уже превратившись…

Всё давно уже кончилось. И этот волк со своей тоской. Нет ничего, холод, остыло всё, и свет луны.

И даже память об этом времени улетела в небо.

Их так много, целая стая, маленьких, суматошных, очень послушных птиц. Все они, целое облако, как целый Рой.

Все повторяют друг друга. Больше ничего не видят, и не чувствуют. Только восторг, только радость общего движения.