Николай Трублаини - «Лахтак». Повесть

Лейтэ обратился к Эрику:

- Беринг… Эрик Олаунсен… Шип?

Норвежец, очевидно, понял вопрос. «Шип» - по-английски значит «пароход». По-норвежски пароход будет «дампшиб».

- Шип, - сказал Эрик, поднимая брови. - Навалук… Ном…

Кар прищурил левый глаз, прислушиваясь к норвежцу.

- Лаврентий, Провидение, Уэлеп, - обратился он к Эрику, называя местности па побережье Берингова моря.

На губах норвежца появилась радостная улыбка.

- Да, Уэлеп, да!

- Эльгар - это ие пароход, - объяснил Кар, - он плавал на шхуне «Навалук». Об этой шхуне я действительно слыхал и, кажется, даже видел ее.

- Значит, Эльгар - это какая-то местность. Возможно, остров, - заявил Степа.

- Едва ли, - выразил сомнение Кар. - Если остров, то, очевидно, из тех, которые даже в лоции называются скалами. На Беринговом море я знаю почти все острова. Хотя надо сказать, слово «эльгар» я где-то слыхал. Но где - не вспомню.

Разговор продолжался, но Кар уже не принимал участия в нем. Допив молча чай, он пошел в свою каюту.

Эрик Олаунсен все так же внимательно приглядывался к своим собеседникам, которых он плохо понимал. Он догадывался, что Торба - механик и старший помощник Кара, что Запара - ученый сотрудник, а остальные - матросы и кочегары. Его удивляла простота взаимоотношений между советскими моряками независимо от их служебного положения. Вместе с тем, он видел, что, несмотря на товарищеские отношения между старшими и подчиненными, на пароходе бы-ла твердая дисциплина. Ему приятно было видеть теплую заботливость всех этих людей о нем и дружбу между ними. Он с восхищением наблюдал, как использовали свое время советские моряки, попав в ледовый плен. Он не мог рассказать им о том, что думал, не мог спросить о многом, что его интересовало и было для него непонятно, так как не знал языка этих людей. Он внимательно прислушивался к словам, которыми они между собой перебрасывались, и если разгадывал значение хотя бы одного из них, старался запомнить его, повторяя несколько раз.

Ему так же хотелось выучить русский язык, как Степе норвежский.

После чая Степа, машинист Зорин и кочегар Шелемеха принялись за решение алгебраических задач. На следующий день должна была состояться очередная лекция Кара по математике, и они готовились к ней.

- Что, будем вместе решать? - спросил Зорин норвежца, когда тот сел возле них. - Давай, давай!

Эрик покрутил головой. Алгебры он не знал; иксы, игреки и зеты были для него таинственной магией. То, что ими занимались машинист, кочегар и юнга, еще больше подняло в его глазах авторитет советских моряков.

Котовай и Ковягин на противоположном конце стола занимались арифметикой. Когда Эрик подошел к ним и заглянул в их тетради, операции с цифрами, которые он увидел, показались ему вполне понятными.

Видя, что никто из них задачу пока не решил, он наклонился над тетрадью Котовая и, немного подумав, понял ее условие.

- Дайте мне, пожалуйста, карандаш….-попросил он матроса, показывая на карандаш.

- Карандаш просишь? - понял его Котовай.

Эрик взял кусок бумаги и начал высчитывать, предлагая кочегару и машинисту следить за ним.

Эрик решил задачу.

Это событие сразу сблизило обоих арифметиков с норвежцем. Втроем они вскоре решили все задачи. После этого Ковягин стал объяснять Эрику условие задачи о гусях. Эту задачу кочегар предлагал каждому новому знакомому.

- Слушай, Эрик, - сказал он, - летели гуси… Ну, как тебе это объяснить?

Котовай неплохо рисовал, и ему пришло в голову иллюстрировать задачу рисунками.

- Много гусей, - говорил Ковягин, тыча пальцем в рисунок Котовая, - а навстречу им один гусь.

Все это кочегар демонстрировал пальцами, мимикой и гоготаньем, подражая гусям. Далее шел пересказ известной всем задачи: «Здравствуйте, сто гусей! - сказал гусь.-Здравствуй!-ответили гуси.-Только нас не сто, а меньше. Если бы нас было еще столько, да полстолько, да четверть столько, да ты с нами, тогда было бы сто». Вопрос: сколько летело гусей навстречу одному гусю?

Но эта задача оказалась непонятной Эрику, и он лишь руками разводил.

Наконец, часы учебы кончились. Шелемеха торжественно завел граммофон. У этого инструмента был чуть ли не столетний стаж. По крайней мере, так заверял Торба. И хоть механик, машинист и кочегар приложили немало усилий, чтобы его наладить, он дико свистел и хрипел. А впрочем, моряки на это не обращали внимания.

Приближалось время ужина. В кают-компанию вошел Кар.

- А знаете, - обратился он к товарищам, - впервые я услыхал слово «эльгар» от капитана Ларссна… Но к чему он это сказал?