Э. Филлипс-Оппенгейм - Рекорд приключений

Секунду она глядела на меня сквозь свои роговые очки смущенно и недоверчиво. Потом резко повернулась и вышла. Я больше никогда не видел ее.

В тот же день, вернувшись из деревни, где я собственноручно сдал на почте письмо, я нашел у дверей своего дома серый, забрызганный грязью автомобиль, и Адамс доложил мне, что какой-то господин дожидается меня в кабинете. К моему удивлению и радости, это был Ремингтон.

– Я только что отправил вам письмо, – сказал я, сердечно пожимая его руку.

– Что нового? – быстро спросил он.

– Больше, чем я желал бы. Что разрешите предложить вам: чаю или виски с содовой?

Он попросил чаю и проглотил огромное количество поджаренных ломтиков хлеба с маслом.

– Я еду прямо из Бэзинстока, – сказал он, – шеф очень обеспокоен из-за вас.

– Почему? Расскажите обо всем подробно.

– Конечно, – ответил Ремингтон, принимая предложенную ему сигару и закуривая ее. – Вы читали газеты?

– Разумеется.

– Значит, вам известно, что произошло в Нью-Йорке? В течение десяти дней – одиннадцать неразоблаченных убийств, причем похищено много миллионов долларов. Нью-йоркская полиция работала не покладая рук, и на прошлой неделе ей удалось поймать шесть преступников. Но главарь банды скрылся.

– Мы его знаем?

– Я лично нисколько не сомневаюсь в том, что это человек, называвший себя Томасом Пэгсли и Джемсом Стенфилдом. На самом деле это Майкл Сэйр. Согласно отчетам нью-йоркских газет, он бесследно исчез, но полиции удалось найти не оконченное им письмо. Первой страницы не хватает, он, вероятно, уничтожил ее. Вторая страница относится к вам. Вот оттиск!

Он вынул из бумажника листок и протянул его мне. Я читал медленно, слово за словом.

«Наша работа здесь закончена. Последние две недели дали прекрасные результаты, но предпринять здесь что-нибудь новое было бы опасно. Один человек является препятствием к моему возвращению в Лондон. Вы отлично знаете, кого я подразумеваю. Я каждый день ожидаю от вас относящихся к этому сведений и надеюсь, что вы успешно доведете дело до конца. За женщиной, которая вам известна, необходимо зорко наблюдать. Возможно, что она заслуживает доверия, но минутами я сомневаюсь в этом. Если Н. Г. будет убран с дороги…»

– Очень интересно, – заметил я. – Кому адресовано письмо?

– Торговцу кожей в Бермондси. Оно было написано на бланке какой-то нью-йоркской кожевенной лавки.

– Письмо, несомненно, принадлежит нашему другу, – решил я, – на меня действительно сделано было два покушения, и я только что рассчитал секретаршу, которая добросовестно заносила в свой дневник мои поступки.

Мы беседовали около часу и решили, что Ремингтон пришлет сюда опытного сыщика, который тщательно обыщет местность. Он обещал мне также получить сведения относительно прежней деятельности моей секретарши в бюро, которое ее рекомендовало. Мне же Ремингтон предлагал вернуться в Лондон.

– Не совсем-то приятно, когда тебя выкуривают из собственных владений, – сказал я. – Кроме того, в это время года мне нечего делать в Лондоне.

– Грэй, – ответил он серьезно. – Вы можете в окрестностях Лондона играть в гольф и продолжать работу над вашей книгой. Там ваша жизнь будет в большей безопасности, чем в этом пустынном месте. Но, не говоря уж обо всем этом, мы настаиваем, чтобы вы немедленно вернулись в Лондон. В Нью-Йорке и Париже число преступлений уменьшилось. Шеф полагает, что преступники собираются перенести поле своей деятельности в Лондон. Письмо, которое я вам показал, укрепило в нем это мнение. И я также убежден, что в ближайшие недели нам предстоит немало работы.

– Когда вы предполагаете уезжать?

– Сегодня же вечером. Теперь полнолуние, и мой шофер отлично знает дорогу. Мы отправимся после ужина и поспеем в Лондон к завтраку.

– Отлично. Я прикажу подать ужин пораньше, и мы тотчас же поедем.

Я рассказал Ремингтону обо всем случившемся, но не заикнулся о страшных предчувствиях, томивших меня и оправдавшихся таким неприятным образом. Мы только что миновали Эксмур, как я вдруг вспомнил мучительное ощущение тревоги, не оставлявшее меня день и ночь, и вместе с воспоминанием меня снова охватило гнетущее предчувствие смерти. Я набил свою трубку, уселся поглубже в сиденье и попытался прогнать преследовавший меня страх. Но мне не удавалось. Всю ночь меня тревожили злые предчувствия. Кустарники вдоль дороги казались вереницей ползущих человеческих фигур, свисток локомотива звучал, как тревожный сигнал.