Елена Фошина - Легенда о Лебёдушке. Сказочная повесть

Сказала, плечами пожала и улыбнулась, изумрудным светом глаз осветив Степана.

– Значит, и Соня тебя видела? – спросил он.

– Она меня во сне видела. Сказки про фей слушала и мечтать начала, что фея добрая ей здоровой стать поможет. Только в сказках всё выдумки – ты же знаешь? А я всё время за нею наблюдаю, вот и решила во сне явиться. Соня меня за фею и приняла, а я разубеждать не стала.

– Но если ты не фея, если все её мечты – это сказки, зачем ты к ней приходишь?

– Мечты могут исполняться, Стёпа, – серьёзно ответила девочка. – Только потрудиться для этого надо.

– Могут? И Соня может выздороветь?!

– Может.

Стёпа вздохнул. Опустил голову. «Снится мне это всё, – думает. – Вот проснусь утром, а ничего не было. Не бывает такого! И всё будет по-старому…» Словно мысли его прочитав, гостья возразила:

– Бывает. Не сон это. Вернее, не совсем сон.

– Ну вот, ты ещё и мысли мои читаешь! Конечно, сон это…

Осветила светом глаз изумрудных фея Стёпу, внимательно посмотрела и спрашивает:

– Скажи мне, очень ли желаешь ты, чтобы сестра твоя была здорова?

– Спрашиваешь…

– Ну, тогда собирайся, – фея встала.

– Ку… куда? – Стёпа широко раскрыл глаза, глядя, как она плавно поплыла по направлению к окну.

– Ты желаешь помочь сестре?

– Конечно! Больше всего на свете!

Фея вдруг остановилась, задумчиво осмотрев Степана с головы до ног:

– Только… сказать ведь забыла… Может это очень трудно быть. И опасно даже. Не испугаешься?

– Н-нет… Идём, идём, что нужно делать? – поспешно возразил Стёпа, боясь, что сон закончится или он сам потеряет решительность, которую вселил в него взгляд маленькой зеленоглазой незнакомки.

– Точно не забоишься?

Он замотал головой, вставая и на ходу надевая футболку и приготовленный мамой спортивный костюм с кедами. Фея отвернулась и посмотрела в окно, оставаясь парить в воздухе.

– Готов, Степан? – спросила. И движением руки распахнула окно. Бесшумно растворилось оно, впустив холодный ночной воздух.

– Как? В окно прыгать?! – Стёпа вспомнил, что живут они на шестом этаже.

Отпрянул он, снова стараясь очнуться. Вот так во сне из окна выпадешь – что мама делать будет?!

– Зачем же прыгать? – Незнакомка протянула руку. – Держись. Вставай рядом и смотри прямо перед собой.

Насколько можно было аккуратно, взялся Стёпа двуми пальцами за крошечную девочкину руку и встал рядом перед настежь окном раскрытым. И увидел… Нет, не город был сейчас перед ним. Непривычная картина предстала. И от того, что привиделось мальчику, сердце его забилось сильнее и словно крылья выросли за спиною. Забыв обо всём, шагнул он навстречу…

Бледный юноша отошёл от высокого узкого окна своего каменного замка. Даль была неизменна: скалы, тёмные густые леса огораживали его резиденцию от остального мира. Всё было спокойно. Но что-то тревожило его – это жрец Рокшаун заметил сразу, как только появился на пороге зала.

С минуту стоял Рокшаун в дверях, наблюдая за высоким молодым человеком в чёрном облегающем костюме и плаще до колен.

Сам Рокшаун был невысок и довольно плотен. Но одежда и на нём была черна – так в обычные дни принято было в этом огромном полупустом замке, где немногочисленные слуги двигались в полутьме, словно безгласные тени. Только два голоса нарушали величественную тишину просторных каменных комнат, обставленных с немыслимой роскошью. Это были голоса его хозяев. Один из них – добродушного вида пожилой мужчина с небольшими залысинами и широким гладким лбом, под которым обычно мягко глядели серые непроницаемые глаза, – первым нарушил тишину:

– Как спалось тебе, мой мальчик?

Молодой человек резко повернулся на голос и недовольно нахмурил свои тонкие, красиво очерченные брови. Взгляд его был холоден. Под опущенными длинными ресницами нельзя было рассмотреть, какого цвета глаза у юноши, но не было в них ни тепла, ни приветствия, которые, как казалось, излучал взор старшего. Посмотрев надменно и помолчав, юноша ответил:

– Плохо. Снова этот сон. Целый век он не снился мне, а сегодня… И прошу, Рокшаун, не зовите меня мальчиком. Я этого не терплю, вы же знаете, – он раздражённо повёл плечом.

– Ну-ну, Олкос, не буду, не буду, – жрец вошёл и встал в тени, пристально смотря на собеседника.

Тот, кого назвал он Олкосом, устало откинул назад голову, приложил холодную ладонь ко лбу и закрыл глаза. Был он бледнее обычного – тонкая кожа его казалось обескровленной. И всё же в высокой фигуре его, в широких плечах и стройной осанке, ощущалась необыкновенная сила. Сила, которую, пожалуй, страшились будить те, кто знал о ней. Олкос мог быть действительно страшен в гневе – тогда не несдобровать и Рокшауну. Жрец знал это и потому был всегда мягок и уступчив в общении с тем, кого считал своим единственным другом.