Владимир Павловский - Пауки в банке

Он словно зверь, попавший в клетку –

Не вырваться! Ну как ни рвись!

Супругу он сжимает крепко:

– Наташ, что делать-то?

– Молись!

Он, может быть, услышит

Последнюю твою мольбу

И, может быть, поможет выжить,

Чтоб изменить свою судьбу!

Всех вспоминай! несправедливо

Оболганных тобой людей!

Как наговаривал ты лживо,

Как врал в судах ты! ты, злодей!

– Наташа! Что ты, что ты, право! –

Он был признанием сражен,

Всегда за ним тянулась слава,

Что он в судах не побежден!

Как задрожало ее тело,

Он своим телом ощущал,

Она сказать так захотела

От страха, верно – он молчал!

Но здесь же, на краю могилы,

К чему лукавить и роптать?

Пред этой страшной высшей силой

Возможно разве что соврать?

Но тут тряхнуло самолет…

Раздался скрип металла жуткий,

Вокруг все воет и орет,

И ураган сильней все кружит!

И он взмолился, голос хилый

Никто вокруг внимать не мог,

Но истинной молитвы силу

Наверняка услышит Бог!

*****

Музадов истово молился,

Хоть и не верил никогда,

Но ураган теперь грозился

Отправить всех их в никуда!

Кто не предастся в руки Бога

В такой тяжелый, страшный час,

Когда надежды на подмогу

Совсем нет никакой у вас!

Молились все кругом, и все же

Не унимался ураган!

Наталья Б. молилась: – Боже!

О, Боже! Боже, дай нам шанс!

Ревела буря, злая буря!

Волну вздымая за волной,

Как зверь неистовый ликуя,

Нептун крутил трезубец свой!

Волна вздымалась, все пыталась

Подняться до небес горой,

Воронка вдруг образовалась,

Над нею молний быстрых рой,

И вихрь закручивает лихо,

Вбирая океан в себя,

Вокруг вдруг сразу стало тихо,

И смерч огромный поднялся,

От океана и до тучи,

Беззвучно двинувшись вперед,

Он, равнодушный и могучий,

Всосал несчастный самолет!

Не так далеко от столицы

Есть городок один прелестный,

И людям честным и известным

Здесь удосужилось родиться!

Демидов, славный олигарх

Из восемнадцатого века,

Здесь из простого человека

Смог стать сподвижником Петра!

И славный Пушкина учитель,

Строптивой Музы повелитель,

Жуковский – русский наш поэт,

Немножечко прожил здесь лет!

Потом Москва вдруг поманила

Блистанием своих огней

И гордой славой наделила –

Поэт не видел толку в ней

И оставался равнодушным,

Хоть принимал ее послушно!

Левшу, теперь уже, конечно,

Не знает только пидарас,

Лесков прославил образ вечный,

Придумав свой чудесный сказ!

Не так известен наш герой,

Но, бог мой, добрый малый тоже,

Его карьерой золотой

Гордиться, право, каждый может!

Хочу представить вам, читатель!

В суде верховном заседатель!

Гонитель ветреной Фемиды,

Ревнитель строгой Афродиты,

Свой зарабатывает хлеб

Вершением людских судеб,

Юстиции суровый бич

Васильев Александр Ильич!

Ему всегда, везде фартило,

Фемиде праведной, но хилой,

(Ну так уж вышло на Руси,

О, Обнуленное, прости!)

Он Немезиду предпочел

И вверх по лестнице пошел.

Мальчишка, скромненький когда-то,

Служил помощником судьи

И ото всех тогда он прятал

Пристрастья странные свои!

Он был красив, всегда опрятен,

Для пола женского приятен

И обходителен, и смел,

Под всех подстроиться умел.

Там услужил, там поклонился,

Персоне нужной дверь открыл,

А после выгодно женился,

Затем и должность заслужил!

Тогда помог, конечно, тесть

Знакомства нужные завесть!

А после появились детки,

И как случается нередко,

Он понял, что в родимой Туле,

Хоть хорошо сидеть на стуле,

Но вовсе нету перспектив!

С кем надо переговорив,

Он мысль взлелеял в голове

О состоятельной Москве!

Конечно, это будет круто,

Хотя цена пугала жутко!

Фортуна вновь не подвела

И нужный шанс ему дала!

В башке все быстро прокрутив,

Тесть выделил аккредитив!

Теперь в Москву, в верховный суд,

Его уже переведут!

Всегда стабильная зарплата,

И судьи тут живут богато!

Да и зарплата ни к чему,

Известно всем ведь почему!

Карьера сделана! Ура!

А с личной жизнью как… Хандра!

Хандра его достала!

Нежна, прелестна и умна,

Не поняла его жена!

Все ей чего-то не хватало!

Его так это задолбало…

Всегда она сгущала краски,

Все от него хотела ласки!

А он, хоть и хорош собой,

Любви хотел совсем другой!

И вот теперь, под старость лет,