Александр Филичкин - Закрытая комната

Единственное, что портило всю панораму, был странный памятник царю Петру I, размером в тридцать пять этажей. К изумлению всех россиян, император выглядел весьма несуразно. Почти, как Гулливер, взошедший на лилипутский корабль.

Хорошо, что скульптура торчала на стрелке острова Балчуг, находящейся справа от дома банкира. К тому же, до монумента оказалось почти полверсты. Это немного смягчало то впечатление, что создавал вид ужасного монстра,

Максуд Гареевич Беков находился на просторной веранде. Стараясь не видеть творения рук Церетели, банкир смотрел перед собой. Мужчина сидел в удобном шезлонге с большими подушками на синтепоне.

Рядом устроился низенький столик, изготовленный из красного дерева в восемнадцатом веке. На нём стояли фарфоровые тарелки с закусками, приготовленные расторопным слугой.

Среди посуды виднелось шотландское виски «Old Macallan», стоимостью в шестьдесят тысяч долларов за полулитровый флакон. Если учесть, что каждая из подобных посудин была закупорена многие годы назад, то получалось, не так чтобы дорого.

Слуга вынул пробку из старинной бутылки. Взял высокую рюмку на тоненькой ножке, которые дегустаторы называют «Тюльпан», и плеснул в неё грамм тридцать-сорок дорогого напитка.

Причём, налил янтарную жидкость так, чтобы её верхний уровень едва доходил до самой широкой части сосуда. Ведь, как говорят знатоки, только тогда весь аромат соберётся в зауженной части бокала.

Закрыв горлышко корковой пробкой, слуга осторожно поставил её на столешницу. Встал во весь свой немаленький рост. Отступил на два шага в правую сторону и замер, чтобы не мешать господину. Ведь человек любовался той панорамой, что открывалась с просторной площадки пентхауса.

Сидевший в шезлонге, банкир оторвался от спинки с мягкой подушкой и чуть наклонился вперёд. Он взял с антикварного столика высокий прозрачный бокал, налитый всего лишь на треть.

Вдохнул аромат алкогольных паров и невольно сказал сам себе: – «Как не старайся с очисткой, а виски всё равно отдают самогоном. Не помогает и многолетняя выдержка в бочках, изготовленных из благородного дуба.

То ли дело, наша русская водка. Ни резкого вкуса, ни цвета, ни запаха. Одна только крепость. Так нет же, приходится пить разную дрянь. Но, что тут можно поделать, положенье обязывает».

Раздался подозрительный звук, похожий на влажный шлепок. Что-то сильно ударило в грудь Максуда Гареевича. На светлой рубашке возникла круглая чёрная дырка. Банкира сильно швырнуло назад.

Из спинки удобного кресла вылетел маленький тёмный комочек. Он тенью мелькнул в вечереющем воздухе и врезался в большое кашпо, в котором росли георгины. Странный предмет пробил бок керамической вазы с цветами и надёжно увяз во влажной земле.

В тот же момент, в площадку пентхауса и столик из красного дерева что-то ударило несколько раз. Послышался звон разбитых тарелок и рюмок. Бутылка не устояла на месте и рухнула на бок. Пробка покинула узкое горлышко. Драгоценный напиток полился на пол.

– «Автоматная очередь!» – испуганно подумал слуга: – «Палят по хозяину из пары стволов. Сейчас решат добить бедолагу и в меня попадут ненароком. Так сказать, заодно».

Мужчина низко пригнулся и резко бросился в сторону. Виляя, как заяц, удиравший от волка, он кинулся к двери, ведущей в квартиру. Лакей влетел в огромную комнату. Свернул сразу вправо и укрылся за каменной кладкой простенка.

Там он и стоял больше минуты. Мажордом напряжённо прислушался, но не смог уловить каких-либо звуков. Слышалось только биение сердца. Оно колотилось, с частотой перфоратора, долбившего бетонную стену. Мужчине казалось, что оно пробьёт рёбра и выскочит из широкой груди, словно птица из клетки.

Прошло какое-то время. На улице было по-прежнему тихо. Ничего не говорило слуге о недавно минувшем обстреле. Доносилось лишь лёгкое бульканье шотландского виски, свободно текущего из старинной бутылки.

Наконец, мажордом собрал волю в кулак. Опасливо высунулся из большого проёма и с тревогой взгялнул на террасу пентхауса. Мужчина увидел, что банкир распластался в удобном шезлонге.

Голова седого банкира лежала на спинке садового кресла. Лицо было задрано к высокому синему небу. Рука опустилась до самого пола. Рядом с безвольными пальцами валялся разбитый бокал.

На опрокинутом столике и на лакированных тиковых досках, покрывавших площадку, виднелись глубокие дыры и вмятины разных размеров. Всё походило на то, что в древесину попало несколько пуль.