Евгений Калинин - Чистые страницы

– Значит понял, а говорить совсем не обязательно, – с одобряющей улыбкой подытожила она свой рассказ, произведший на меня впечатление и лишивший дара речи.

После пережитого девушка хорошо, если не прекрасно, понимала жизнь. Все эти трагедии она видела своими глазами, а не наблюдала по телевизору и не услышала от того, кто мог бы исковеркать смысл и не донести даже доли правды. Она рассказала это всё мне без лишних ненужных деталей, отвлекающих внимание, выделила главное, которое дошло до ума, как она, без сомнения, и задумывала. Я же молча подбирался к ней и впитывал в себя Её тяжёлые воспоминания и пробуждённые переживания, справиться с которыми ей удалось явно с большим трудом.

Наконец я поравнялся с ней и остановился рядом на соседних камнях. Её взор был устремлён куда-то вдаль, но был пуст и ни на что не нацелен. Пробыв в таком состоянии минуту или чуть больше, она начала разворачиваться обратно к скале медленно и очень осторожно. Мы были уже на высоте пятиэтажного дома, и столько же нам оставалось до окончания подъёма. Выступов впереди стало гораздо меньше, чем на уже проделанном участке, что значительно усложняло задачу, учитывая появившуюся усталость. Если же посмотреть с другой стороны, то половина пути уже была позади, что, безусловно, воодушевляло и даже придавало сил.

– Продолжаем?

– Ага, – коротко ответила Она и снова начала подниматься вверх.

Вторая часть восхождения прошла в гробовом молчании, нарушаемом только периодически налетавшим ветром, свистящим в ушах как сотня пиратов, взявших штурмом корабль с полным трюмом сокровищ. Сквозь него вряд ли можно было услышать друг друга даже чутко прислушиваясь каждую секунду в надежде услышать голос напарницы. Почему напарницы? Само пришло в голову, без предпосылок и раздумий, а раз первая мысль, как правило, самая верная и, зачастую, подсказанная интуицией, развитой у каждого в определённой степени, то я не стану придумывать другое амплуа для моей спасительницы. Спустя минут десять – пятнадцать мы, наконец, подобрались к вершине. Девушка была впереди меня на каких – то полтора метра, что позволило ей первой начать перебираться на ровную поверхность. Мне же до неё оставалась ещё как минимум минута, если не больше. Сосредоточившись на оставшемся расстоянии, я оступился и замешкался, и, едва успев ухватиться за первый попавшийся камень, лишился возможности видеть из-за снега, упавшего сверху прямо мне в глаза. Так как возможности убрать его не было, то я решил позвать Её, но снова слетевшая сверху горстка снега отвлекла меня от этой спонтанной мысли. Я стал сильно мотать головой, надеясь полностью стряхнуть весь снег с лица, но ни одна из предпринятых мной попыток не увенчалась успехом по причине снова и снова валящегося сверху снега.

– Что там у тебя? – поинтересовался я ситуацией сверху.

– Тут снега по пояс, – с задержкой ответила Она. – И очень скользко. Будь осторожнее, когда поднимешься.

– Мне снег в глаза попал, никак не убрать потому что заново засыпает.

– Подожди немного, я продвинусь вперёд, тогда и заберёшься наверх.

– Ладно, хорошо, – покорно согласился я с просьбой и остановился, замерев в ожидании.

Время сразу же стало тянуться подобно резинкам, которыми скрепляют пачки новеньких, только что напечатанных банкнот, ещё пахнущих свежей краской. Создаётся ощущение, что эти резинки тянутся вечно, а ведь чем сильнее они растянуты, тем больше денег можно ими скрепить. Очередная сомнительная ассоциация на тему того, что время, как говорится, деньги. Наверху было тихо, хотя должен был быть слышен скрип снега и подошв, ступающих по нему, но звуков ни того, ни другого сверху не доносилось, что настораживало. Наклонив голову и теперь имея возможность наблюдать происходящее, я оценил высоту, на которую мы поднялись. Отсутствие страховки и сопутствующие природные условия вызывали уважение к самому себе, не говоря уже о Ней. Она без раздумий начала подъём, в то время как я допустил бы мысль об альтернативном маршруте восхождения. Редкие лёгкие хлопья снега, пролетавшие перед глазами, говорили о том, что наверху больше нет активности.

– Уже можно подниматься?

Ответа не последовало, только тишина.

– Ты меня слышишь?

Ветер завывал между деревьями у меня почти над самой головой и больше никаких звуков.

– У тебя там всё…

Я не успел договорить. Фразу прервал громкий крик, почти заложивший уши. Её крик, и от этого становилось как – то не по себе независимо от значимости причины, заставившей её закричать.