Татьяна Бердникова - Доминик

Юноша попытался проглотить образовавшийся в горле комок. Крови вокруг тела мужчины, наполовину сползшего со светлого дивана, было и в самом деле неимоверно много, да и само оно казалось красным от нее. Сколько было на его теле ран, где они располагались – понять отсюда было невозможно, но подходить ближе Дерек не решался. Естественный страх живого человека перед смертью, ужас перед смертью столь страшной, столь жестокой, просто сковал его, вынуждая замереть в одной позе и лишь нервно дышать, пытаясь понять, что делать.

Надо… надо бежать отсюда. Да… точно. Надо бежать! Ведь если кто-нибудь узнает, что он приходил к Доминику, а потом тот оказался мертвым, если кто-то выяснит, что вчера они несколько повздорили… Его же упекут за решетку, пожизненно, причем упекут за то, чего он не совершал!

Но… нет, нельзя его просто так бросить здесь. Надо, наверное, выйти из дома, как ни в чем ни бывало и позвонить из автомата в полицию… А может, просто известить охрану?

Парень сглотнул. Так, мол, и так, у вас наверху лежит мертвый труп живого еще вчера человека… Что, встать к той стеночке? Хорошо, простите, а вы как меня расстреляете – быстро или больно?

Дерек тряхнул головой, силясь прийти в себя. Надо было что-то делать, хоть что-нибудь, но пошевелиться он не мог, не находил в себе сил оторвать взор от окровавленного тела перед собой…

Тихий, очень слабый, но безмерно громкий в ужасающей тишине стон ворвался в его сознание огненной стрелой. Труп, с видимым трудом шевельнув рукой, попытался стиснуть покрывало на диване и, кажется, попробовал подтянуться повыше.

Молодой человек вздрогнул, чувствуя, как оцепенение, только что кажущееся непоколебимым, стремительно оставляет его и, недолго думая, со всех ног бросился к пострадавшему.

Едва не упал, не заметив трех ступеней, ведущих из прихожей вниз, в гостиную и, торопливо опустившись рядом с раненым на колени, уже не заботясь о крови, в которой пачкались штаны, заторопился, добывая телефон.

– Сейчас, сейчас… Мистер Конте, держитесь, умоляю вас, только держитесь… Я… я сейчас, вызову, вам помогут…

В ухо уже летели длинные гудки. Доминик, полулежащий на диване, не шевелился, похоже, вообще не слыша обращенных к нему слов. Глаза его были закрыты, кожа бледна, как полотно, однако, редкое, неровное дыхание, с присвистом вырывающееся из приоткрытого рта, давало понять, что мужчина все еще жив.

– Скорая?..

– Не… – хрип, сорвавшийся с губ пострадавшего, явился для Дерека полнейшей неожиданностью. Опешив, он изумленно глянул на него и, вдруг ощутив прикосновение ледяных пальцев к запястью другой руки, не той, что сжимала телефон, потрясенно опустил взгляд. Доминик касался его рукой, перепачканной в крови, пожалуй, не меньше, чем все остальное здесь, касался, определенно пытаясь остановить… Парень нахмурился.

– Еще как надо! – резко и почти отчаянно, возможно, чересчур громко, отрезал он и, осторожно сжав пугающе холодную руку, поспешно заговорил в трубку, – Скорее, я умоляю… Человек ранен, очень-очень сильно ранен, весь в крови… что? Я не знаю, чем, не знаю, как!.. … Доминик Конте. Проживает по ад… Да? Жду, скорее, пожалуйста! – он сбросил вызов и медленно, глубоко вздохнул, силясь успокоить бешенное сердцебиение.

Человек, чью руку он осторожно и бережно сжимал, силясь хоть как-то помочь ему, человек, умирающий в собственной квартире от ужасных ран, был и в самом деле довольно известен в этом городе. Адрес его в «Скорой помощи» имелся, бригаду обещали прислать в течении пяти минут… Ах, хорошо бы они выполнили обещание!

– Только не умирайте… – парень, вспомнив, что слышал где-то и когда-то, что человеку, находящемуся в таком состоянии, нельзя позволять отключаться от мира, принялся бормотать, обращаясь к нему, – Пожалуйста, не умирайте, сэр… Помощь вот-вот прибудет, вам помогут…. Все… все будет хорошо, честное слово, совсем все, вот увидите!..

Он говорил еще что-то, говорил, не сознавая собственных слов, желая лишь отвлечь внимание несчастного от ран, от боли, наверняка разрывающей все его существо, от тьмы, могущей в любую секунду застить его сознание. Он говорил, сжимая его холодную руку, пытаясь согреть ее, говорил, чувствуя, как сердце переполняет жалость и понимая, что от обиды и неприязни, обитавшей в нем еще несколько минут назад, уже не осталось и следа.

В какой-то миг он, глянув на белое, как мел, совершенно обескровленное лицо Доминика, заметил слабую тень улыбки, промелькнувшую по его губам и сердце его радостно забилось. Если он улыбается, значит, силы еще не оставили его окончательно, значит, жизнь еще теплится в его теле, значит, есть надежда!