Катрин Корде - Под пеплом тлеющие угли. По мотивам романа «Три мушкетёра» Александра Дюма-отца

Она не чувствовала себя уверенно в компании своих сверстников, предпочитая им общество её няни Джейн Блейк и самой меня. Я многие годы была Жанне верным и единственным другом, не только её матерью.

Меня она делала поверенной всего того, что тревожило пытливый ум девочки, недетский для ребёнка её возраста. У меня искала она утешения и поддержки, когда ей было грустно. У неё в целом мире нет никого, кроме меня, а у меня – никого, кроме неё…

Я точно не знала, от моего английского супруга лорда Винтера или от графа де Ла Фер Жанна рождена мною на свет, мне до этого не было никакого дела. Жанна моя дочь – этим всё сказано, и за неё я бы голыми руками вцепилась в горло хоть самому Дьяволу, посмей даже он к ней сунуться. Наверно, моя любовь к дочери граничит с одержимостью, но ведь она – единственное по-настоящему дорогое, что у меня есть и составляет мою жизнь, и я буду всегда заботиться о ней, даже находясь одной ногой в могиле. До сих пор для меня остаётся загадкой, как у такой испорченной и негодной женщины растёт такая прекрасная дочь, ставшая единственным лучом света в сгустившейся надо мной тьме. Как в ней развились те самые лучшие человеческие качества, которых нет у меня? Как много бы я отдала, чтобы этот лучик никогда не потускнел и не угас…

Ах, я и забылась, в глазах многих, кто меня ненавидит, у леди Винтер не может быть слабых мест. Этой жестокой и холодной женщине, этой новой леди Макбет и Дьяволу во плоти, неведомы человеческие чувства. В их понимании эта омерзительная дрянь никого не может любить искренне и до полного самозабвения, для неё не может быть ничего святого. Адова посланница в дивном обличье недостойна и этого.

Откуда им знать, что я не испытываю тех же чувств, как и они? Что я не ощущаю боли и никого не могу любить, что для меня не существует ничего святого? Удосужься они заглянуть мне в душу, их бы постигло жестокое разочарование.

У меня, оказывается, есть чувства и сердце, которое умеет биться и обливаться кровью, когда его железным раскалённым обручем сжимают страх за будущее моего ребёнка и сомнения, суждено ли хотя бы Жанне вырасти счастливой. У меня всё же есть душа, наличие которой многими отрицается!

В том, что душа у меня всё-таки есть, я убеждаюсь каждый раз, когда мне туда плюнут. Даже у такой женщины как я, есть то, чем она дорожит больше всего на свете и свято чтит. У меня есть только одно слабое место – Жанна, не станет её – умру и я. Да что они обо мне знают, кроме того, что ничего не знают, – тем не менее, с непоколебимой уверенностью заявляя, будто видят меня насквозь?..

Позади все эти долгие месяцы переездов из города в город, и довлеющих над нами опасений попасть в руки моего бывшего покровителя, решившего уничтожить меня, чего бы ему это ни стоило. Я столько лет была самозабвенно преданна Его Высокопреосвященству, стольких устраняла с дороги, марая руки в крови и грязи, чтобы он мог проводить без всяких помех свою политику в интересах Франции. Столько лет отдано службе человеку, который попросту пользовался мной для достижения своих целей, и от осознания этого меня грызло изнутри омерзение и горькое разочарование. Так постыло и гадко, склизко на душе… Неужели за всё сделанное мною по приказу Ришелье, я не удостоилась даже сотой части его доверия, что он всерьёз вознамерился меня уничтожить, дабы не создавала угрозы для положения первого министра Франции?! Нормально взять с меня слово не разглашать государственных тайн мы не можем. Да если бы он потребовал, я бы заверила своей подписью и печатью сотни подписок о неразглашении. Неужели была необходимость в том, чтобы травить меня, будто лисицу в пору охотничьего сезона?..

Чёрт бы их всех побрал, я просто хотела жить себе тихо и спокойно, оставив в прошлом былые треволнения, и растить своего ребёнка! Я хотела забвения! Использовали в своих целях и вытерли об меня ноги – ещё кое-как смогла бы это пережить, так хоть не мешайте выживать, если уж выбросили меня подобно старому хламу, когда я перестала быть вам нужной, Ваше Высокопреосвященство! Я отдавала должное Ришелье, как талантливому премьер-министру и хитроумному политику, покровителю искусства и науки, радеющего за объединение Франции, но как человек он много потерял в моих глазах, что его никогда не будет волновать. Кто я такая, чтобы сам кардинал и первый министр переживал из-за ненависти к нему какой-то преследуемой женщины? Кому какое дело до выброшенной куклы, которой сильные мира сего наигрались, и которая перестала быть им нужной после того, как потерпела неудачу – что в их глазах непростительно?