Диана Крымская - Герцог Чёрная Роза (I)

«Из тех, кто умирает, но не сдается, – подумал де Брие, – да, этот Руссильон – крепкий орешек! Но мы его расколем!»

– Послушайте, господин граф, – вслух сказал он, – у меня есть для вас два послания, которые я должен вам передать. Первое – от вашей старшей дочери Марианны, из замка Монсегюр…

– От Марианны? – недоверчиво переспросил Руссильон.

– Да; несколько дней назад герцог Черная Роза лично присоединился к своему отряду, осаждавшему Монсегюр, и взял его приступом. Теперь замок занят королевскими войсками. Не волнуйтесь – ни вашей дочери, ни зятю, графу Монсегюр, ни их первенцу не угрожает опасность, в чем вы и сможете убедиться, прочтя послание графини. Если, как я надеюсь, она написала правду, – добавил он.

Старый граф взял в руки письмо и, посмотрев на печать, вскрыл его. Пробегая глазами строчки, написанные таким знакомым и родным почерком, он несколько раз с силой дернул себя за седой ус, чтобы не позволить пролиться внезапно подступившим слезам.

В письме Марианны говорилось, что Монсегюр действительно захвачен Черной Розой и его отрядом, но что и она сама, и малютка Шарль, родившийся всего два месяца назад, и её муж, раненный в руку при взятии замка, находятся в безопасности; им предоставлено несколько комнат, и с ними хорошо обращаются. В конце послания Марианна умоляла батюшку сдаться на милость короля и его войска, дабы избежать напрасного кровопролития в родном Руссильоне.

«Монсегюр пал!.. Я столько надежд возлагал на него и его воинов! Рассчитывал, что мой зять вот-вот придет на помощь Руссильонскому замку!.. А муж Марианны ранен! – и, может быть, не так легко, как она пишет… И мой внук! Маленький Шарль! Я так и не увидел его ещё из-за этой проклятой войны!»

«А он сентиментален, этот старик, – размышлял тем временем и де Брие, – хоть и пытается скрыть это. Его дочь Марианна очень на него похожа – такой же чеканный, как на римской камее, профиль, тонкие губы, высокий лоб, голубые глаза. Волосы у графа совсем седые; какого они были цвета в молодости? У старшей его дочери они белокурые. Интересно, а младшие его дочки, действительно, тоже красавицы, как о них говорят?»

Руссильон поднял, наконец, глаза на посланца Черной Розы.

– Откуда мне знать, что это письмо не написано Марианной с приставленным к её горлу кинжалом? Она пишет, что мой зять де Монсегюр ранен в руку… А, быть может, он ранен тяжело – или уже мертв?

– Нет, все это – правда; с ней и с вашим внуком все в порядке. Что касается графа де Монсегюр, – то его ранил сам герцог Черная Роза, в честном поединке, в схватке один на один. И после этого люди вашего зятя сложили оружие…

– Его ранил герцог – в честном поединке? Не может этого быть! Де Монсегюр – лучший меч Лангедока! – воскликнул старый граф.

– Ну, а Черная Роза – лучший клинок Французского королевства, а, возможно, и всей Европы, – гордо отвечал де Брие. – Ваше сиятельство, недоверие – плохой советчик. Почему бы вам прямо не взглянуть в глаза реальности? Уже почти все ваши сторонники либо мертвы, либо сдались, либо бежали за границы Франции. Осталась лишь горстка повстанцев, но и они скоро будут, милостью Божьей, раздавлены…

– Тогда к чему ваш визит, ваши переговоры со мной? – резко спросил Руссильон. – Пусть ваш герцог осаждает замок… или берет его приступом!

– Дело в том, господин граф, что вы – наиболее знатный и уважаемый дворянин в провинции Лангедок. Вы могущественны и богаты. К вашему мнению прислушиваются, с вами считаются. К тому же вы, в отличие от многих бунтовщиков, не изменили нашей святой католической вере. И к вам – и это самое главное, – у нашего государя особое, отнюдь не враждебное, как вы, наверное, полагаете, отношение. Его величество хорошо помнит вас и ваши прежние заслуги перед французским престолом. Если вы склоните перед королем голову и вновь признаете его законным и единственным своим сюзереном, вашему примеру последуют многие другие… И вот поэтому я и должен вручить вам второе послание – лично от его величества.

– Послание… короля? – изумленно воскликнул Руссильон.

Де Брие расстегнул золотой замочек на висевшем у него на поясе, рядом с мечом, бархатном футляре, достал оттуда свиток и, благоговейно приложившись губами к большой красной печати, передал его собеседнику.

Невольно дрогнувшей рукой, не в силах скрыть волнение, старик взял свиток и, сломав печать, прочел содержание королевского послания.

Затем, ещё более изумленно, он воззрился на де Брие.