Алексей Шепелёв - Russian Disneyland. Повесть

Музыка играла. Часть гостей сидела за столами, часть барахталась, но увидев содеянное, многие завякали – кто по правде, кто для пародии, причём последние явно перестарались… Всё это, конечно же, было уже явным намёком тому, кто тоже так же должен был их обслужить, – он уж стоял полусогнутый и с закаченными глазами с ведром и утиркой над изгваздавшимся, матерящимся и отплёвывавшим колбасно-капустные хлопья Яшкой…

– Будешь парахаться? – спросил Серж у Яхи. Тот мотнул вперёд кудрявой головёнкой с потухшими глазками и совсем обмяк.

– Давай его. Пусть вих ается как положено, – приказал и Морозов.

– А этих кто обтирать будет – я, что ли? – раззадорившись, наперебой озадачивал его и младший.

Под конец вечера Бадорник принуждён был обходить всех по кругу, улыбаясь и раскланиваясь и проговаривая: «Извините, не желаете стошниться?..» Отвечали ему не очень вежливо, все харкали в ведро, явно стараясь самой харкотиной попасть ему на лицо, а особенно конкретно – в усы.

А что поделаешь: говорят, в каталажке мешок резиновый есть. Бабушка рассказывала: довелось ей как-то в городе побывать в участке, и тут заходит такой краснорылый детина и, запыхавшись и дыша чесночищем да перегарищем, спрашивает у минцанера: «Начинать?!» Улыбается: щас, мол, женщина уйдёт, и начинать. А тот уж томится как бы, мнётся весь, потирая кулаки: щас, щас начну!.. А что это у вас, она говорит, я спрашиваю. А он грит: щас в мяшок резинвый пос одим, шоб не видал, хто бьёт, и давай. За стакан, сказывают, нанимаются. Времени с той поры прошло немало, но кто его знает…

Вот так вот оно.

Расходиться, конечно, никто уж и не помышлял, а вот по нужде пойти на улицу кто-то ещё сподобился. И из-за прославленного своими метонимически с ним сопоставленными делами угла школы был увиден на фоне кроваво-красного и чёрного горизонта зловещий силуэтик директора (распознан, как вы понимаете, по характерной походочке с отмашечкой).

– Ребз о, атас! Кенарь!

Директор в споре фермеров и председателей играл и нашим и вашим: он не мог понять, кто из них победит, и что победит вообще (почему бы из района не сказали ясно, как раньше, что делать?!), и внутреннее убеждение его было одно: побольше основательности – так всё начальство делает, а что поделаешь… – а уж что ты при этом поддерживаешь, капитализм или социализм, не столь уж и важно.

Официант, собиравший уж посуду, ажник уронил её и что-то расколол об свою полукапустную банку-бутыль.

– Бей посуду – я плачу! – воскликнул Морозов, сделав вид, что оттолкнулся ластами, как в каком бассейне, от чахнущего, как Кощей над златом, Сора, и полетел назад вместе со стулом. Тут же Шлёпа, тоже сидевший-дремавший недалеко с погасшим окурком в грязных ручищах, очнулся, подъехал на своём стуле и в натуре пихнул пяткой под зад неуклюжего педагога, так что тот куртыхнулся вбок, проронив последнее.

Все, кто ещё отчего-то и почему-то пребывал не совсем на полу, вмиг очутились на нём, в буквальном смысле слова укатываясь.

Бадор вскочил с горлом бутылки в руке, озверев, бросаясь на Шлёпина… Но тот знай себе неспешно оттолкнулся и с горохотом кувырнулся на тяжеленном стуле, сильно саданувшись головой об плинтус и хряснув хребтиной, издав даже неподдельное «уй-яа!».

Бадор, опомнившись, застыл, вытаращив глаза, нервно поглаживая усики.

– Клим Самгин, б… ть! Давай самогон, гандон! А то щас «и начистила ему ейной мордой»! – как ни странно с литературным наездом подкатил ибупрофен наш атитектор – и двоечник! – кудрявый Яшка: отплёвываясь и трепыхаясь, угрожая белым скелетищем от рыбы (вынутым из только что разбитой двухлитровой колбы, откуда спирт когда-когда ещё выпили, такова легенда – и Яхе, и Морозовым отцы рассказывали) – тем самым пресловутым экспонатом, который Сор когда-то взялся починить (домой спереть – смеялись ученики, и косные учтиля тоже засомневались и «не дали санкции», так и остался он на окне в учительской, кем-то засунутый вместо цветка в едва не единственное уцелевшее кашпо!).

Гану оченно пон д равилось; из других, кажется, тоже кто-то понял.

Призвал своего сотоварища и одноклассника Мурзу (Мирзу, Змия) и велел сопроводить учителя и сектанта в нелёгком деле непускания Кенаря.

– Давай, Витёк, мочи и поскакали! – нахлобучил тот учителю хрущач ино от зелёного свекольного змия. – Я из Хасывьюрта – и ты из Хасывьюрта.

– Я не из Хасавюрта, я только там был. И у нас пьют только виноградное вино и коньяк хороший; я не пью вообще…