Екатерина Соловьева - Улыбка бога. В основе всего лежит вечная борьба между добром и злом. И борьба эта не прекращается ни на минуту

Печалью веяло здесь, как в зубной поликлинике пахнет страхом и камфарой.

– Кетер… – заплакал кто-то.

– Ацилут… – печально отозвался второй.

«Здесь ответы на все вопросы», – явилась в голову странная мысль.

Внезапно Ида услышала сзади треск ломаемых сучьев: кто-то пробирался сквозь лес, чтобы добраться до неё. Зашумело справа, затем слева. Их было много, и она откуда-то знала, что преследователи, кто бы это ни был, убьют её, если настигнут. Женщина попробовала бежать, но не смогла сдвинуться с места: будто нечто держало её. Ида в панике задёргалась сильнее, кусты и деревья трещали всё громче и громче – опасность совсем уже близко. Громко зашуршали сухие листья под чьими-то ногами. Почувствовав, что за спиной кто-то есть, от страха женщина заорала не своим голосом и…

Проснувшись посреди ночи, Ида тяжело дышала – гнетущие ощущения сна давали о себе знать. Выпив стакан воды, она вернулась в постель и надёжно закуталась в одеяло.

Утром на подушке вновь покоилось перо.

Глеб Новиков решительно повернул ключ. Дверь скрипнула, открываясь, и впуская хозяина. Девятнадцатилетний парень вошёл, машинально захлопывая створку и слушая, как гудит кем-то вызванный лифт. Глеб выронил спортивную сумку, и устало побрёл в зал. Он миновал огромное зеркало в коридоре, и не заметил кучку чёрных перьев на тумбочке, не заметил, как бледны его и без того обычно белые щёки, оттеняющие тёмные коротко стриженые волосы. Правая скула уже опухла от удара и начала наливаться синевой. Карие, далеко посаженные глаза, не видели перед собой ничего, кроме перекошенного от злобы и отвращения лица Егора. Глеб буквально упал в мягкое кресло и закрыл лицо руками. Он сидел так довольно долго, стараясь не отнимать пальцев от век и левой скулы: возвращаться в привычный жестокий мир было невыносимо.

«Ведь я боролся! Сколько я боролся! – в отчаянии подумал Глеб. – Сколько я молчал, врал и обманывал! Всех! Всех! Их, себя… Всё зря…

Хуже всего то, что я больше никогда его не увижу. У меня никогда не было друга лучше, и именно его угораздило обнять…»

В университете они действительно сдружились сразу: общие интересы, компьютерные игры, футбол, научная фантастика, история. Их прозвали «шахматами» за цвет волос: чёрные у Глеба и белокурые у Егора. Ребята вместе ездили на рыбалку, ходили в походы на неделю, резались в игры по сети. Несмотря на противоположность в характерах, они взаимодополнялись: флегматичный Новиков и взрывной Лопатин, они будто бы черпали друг в друге то, чего не хватало им самим в характере. Глебу нравилась способность приятеля резко переходить от одной темы к другой и держать в поле зрения несколько дел сразу. Паренёк ценил легкомысленность Егора, находчивость и чувство юмора. Лопатину же импонировали медлительность и глубина товарища, доля здорового скепсиса и… таинственность. Только спустя почти два года Глеб понял, что испытывает к Егору чувства более сильные, нежели просто дружба. Открытие это настолько потрясло его, что он неделю не мог ни спать, ни есть. Глеб давно знал, что он не такой, как все, и все его знакомые девушки находились лишь в статусе друзей, но Егор… Он не мог потерять настолько близкого человека из-за того, что природе вздумалось сделать его таким. Парень продержался целый год. Но именно сегодня Егор выглядел таким радостным и счастливым оттого, что они выиграли районный чемпионат, и Лидка из параллельной группы пригласила его домой, что Глеб не выдержал…

Насколько тонка грань между объятием мужчины возлюбленного и мужчины друга? И в чём она заключается, эта грань? В количестве секунд или же в силе сжатия? Что такое увидел Егор в глазах Глеба, что заставило его оттолкнуть лучшего друга, крепко ударить и зло бросить:

– Да что ж ты, как пидор, ко мне прижался! Убери руки, голубизна! Всему потоку расскажу… тоже мне, друг…

И странная чёрная тень вдруг встала из-за спины Егора, нависая, как киношный монстр…

А теперь Глеб сидел дома, мучимый страшными догадками того, что произойдёт, если «узнает весь поток». А заодно и все окружающие.

«Мне конец, да мне теперь конец. Всё, допрыгался».

Два месяца назад в подъезде дома напротив нашли мёртвого парня, Юрку Звонарёва. Голова шестнадцатилетнего покойного была проломлена тупым тяжёлым предметом, виновных так и не нашли. Поговаривали, что дело собираются закрыть за абсолютной безнадёжностью. Глеб мало знал Звонарёва, чаще при встрече только кивал, но не жал руку, чего и требовало шапочное знакомство. С покойным вообще мало кто здоровался, особенно за руку: отвращала нарочитая манерность. Глеб так и не понял, был ли Юрка трансвеститом, голубым или же просто подчёркивал свою индивидуальность таким способом, но факт оставался фактом: парня за это очень не любили. Практически сразу поползли слухи о том, что Звонарёва прикончил Зуб, и Глеб не видел причин, чтобы в этом сомневаться. Зуб и его шайка из десяти человек владели местной территорией. Их столкновения с Юркой, как и лютая ненависть к нему, были общеизвестны.