Ео Рэеллин - Конкордия

И Ярм был чертовски прав, Инно с ходу ощутил на себе всё пренебрежение к «благородным».

На их этаже в общих комнатах проживали мальчики разного возраста: от четырнадцати до восемнадцати. У девочек был свой этаж. Общей была и столовая, в которой обедали целой комнатой сразу, по пятьдесят человек.

Еда здесь отличалась однообразием, никто не пытался сделать синтезированную питательную массу подобием блюд из Старого мира хотя бы внешне, как было в интернате, это требовало дополнительных ресурсов, которые на бесперспективных в плане восприимчивости к Знанию подростков тратить никто не собирался.

Каждый приём пищи Инно сталкивался с проблемой – куда сесть. Воспитанники смотрели на него с вызовом, намекая, что не согласны с таким соседством. Иногда находилось свободное место рядом с Ярмом, но чаще он был окружён старшими учениками. Тогда приходилось есть стоя.

В первый же день Инно узнал, что не все дети школы проходили тест в Центре – некоторых и без него признали невосприимчивыми к Знанию из-за происхождения. Эти дети были рождены без исследования генов родителей и разрешения властей. Инно не предполагал, что такое вообще возможно, тезис, что каждый ребёнок в Конкордии должен появляться на свет ради благоденствия их мира, казался непреложным правилом.

Наказанием нарушителям служил полный запрет на общение со своим потомством – их воспитывали сначала в Западном городе, а потом с четырнадцати лет переводили в Северный. Именно поэтому отношение к выходцу из Восточного города как к ненавистной элите очень скоро стало понятным Инно, правда, никак не облегчало его жизнь.

Выросший в строгих правилах и чтящий величие Знания Инно сразу прослыл белой вороной. Косые взгляды и поддёвки сыпались на него со всех сторон, но выбранная стратегия игнорирования помогала до поры до времени выходить сухим из воды.

Интуитивно Инно догадывался, что рано или поздно это противостояние перерастёт в открытый конфликт, что ему стоит подружиться с кем-то, прибиться к какой-нибудь группе подростков и получить опору в виде так называемых друзей, но не мог. Незримый образ Янин всегда стоял перед глазами, не получалось общаться с кем-то, кто до такой степени не похож был не только на сестру, но и на других воспитанников интерната в Восточном городе. Это касалось и интеллектуального развития – на групповых, вернее, массовых, занятиях Инно осознал всю глубину бездны, пролегавшей между ними. Нет, он не считал новых одноклассников глупыми, но поражался, насколько много информации им приходится не просто запоминать – заучивать наизусть. Инно учили принципам понимания, поощряли, если он доходил до ответа интуитивно, будто намекая, что в этом и состоит главный принцип Знания – уметь взять ответ с того уровня инфополя, на котором он находится.

В новой школе перестроиться было непросто, хотя в действительности этого и не требовалось – его способ познания помогал избежать зубрёжки и давал отличные результаты. Что вновь вызывало неудовольствие других. Вкупе с тем, что Инно на фоне остальных учеников его возраста был довольно хрупким, это тоже ставило его не в самое лучшее положение. На вторую декаду с момента перевода в Северный город Вилес, негласный лидер их класса, подкараулил его в коридоре у душевых вместе с несколькими учениками.

– Что, привык к чистоте у себя в Восточном городе? – ехидно спросил он, заслоняя собой проход. – Или думаешь, что за четыре года в нашей грязи не испачкаешься?

– Я не понимаю, о чём ты, Вилес, – глядя ему в глаза, ответил Инно.

– Всё ты понимаешь. – Тот схватил его за ворот комбинезона, но резко отпустил – в коридоре послышалась чья-то тяжёлая поступь.

– Почему не в комнатах? – громко спросил Ленц и, подойдя ближе, добавил: – Меркор, останься.

Инно, поправив одежду, послушно дождался, пока Вилес с дружками скроются в полумраке засыпающей школы, словно муравьи, устремившиеся под конец дня в свои жилища, и с вопросом посмотрел на Ленца. Угрозы не ощущал, тот всегда казался ему самым дружелюбным наставником школы.

– Можешь глянуть на кое-что? – спросил Ленц и извлёк из одного из многочисленных карманов комбеза крошечную проекционную панель, переключил её в режим голограммы – в сумраке возник глайдер размером с кулак Инно, блестевший полированными крыльями.

– Это «Жаворонок». Кажется, – запнулся Инно. – Я вживую никогда не видел, только на проекциях. Нас же нечасто выпускали из интерната…